Как иногда самые обычные звуки неожиданно накладываются на происходящее — и всё как будто делается глубже, помнится дольше. Так было, когда нам рассказывали о судьбе Вацлава Нижинского: мы сидели в небольшом классе, а за стеной, наверное, начался урок вокала или просто кто-то репетировал в коридоре... не важно, но на словах «он больше никого не узнавал» рванулся голос, просто последовательность нот, но так надрывно, что все вздрогнули. Так было недавно, летом: я дочитывала «Колдун и кристалл», а музыка из машин, стоящих у платформы, — удары и выкрики, выкрики и удары, ритмично, с напором, до бесконечности, — совпала с только что прочитанным «Приходи, Жатва!», подтверждая, что всё — реально, всё — правда.

И так было сегодня, полчаса назад. Я перечитывала «Игру», эпизод драки в душевой — и ответом на отчаянный призыв Эндера: «Где же учителя? Неужели они не видят, что первый удар может оказаться последним?..» стала песня по радио.
Глубокий мужской голос, такой уверенный, такой спокойный:
«...я к тебе приду на помощь,— только позови,
просто позови,
тихо позови.
Пусть с тобой все время будет свет моей любви,
зов моей любви,
боль моей любви!»

А Эндеру никто не помог. И не поможет. Потому что "герой должен быть один". Элберет, как же всё это страшно-страшно-страшно...

* * *
Думала, насколько многое изменила Игра, оказавшаяся не-игрой, в жизни Голоса Тех, Кого Нет — так, что даже спустя три тысячи лет не забылось, не потускнело. Остается почти на подсознательном уровне не только неизбежное чувство вины — за совершенное и не совершенное, за себя, за всё человечество, но и выстраданная уверенность: ничто не дается даром.
«Когда-нибудь ученые узнают, почему для Перехода нужно так мало энергии. Эндер не сомневался, что где-то далеко за эту видимую легкость платят страшную цену. Ему приснилось однажды, что каждый раз, когда корабль совершает Переход, в небе мигает звезда.» И пусть Джейн смеется и иронизирует сколько ей вздумается — в этой смутной тревоге он весь.

* * *
А еще... Еще не могу не думать о фильме, который, оказывается, будет уже очень скоро, в первых числах ноября.
Удастся ли его создателям передать то, что поражает в книге — нарастающее напряжение, выражающееся почти спонтанно — в каких-то случайных (кажущихся случайными) знаках, в дрогнувшем голосе; усталость человека — ребенка! — которого заставили быть безупречным; невозможность прервать игру, сказав "я в домике". Надрыв. Надлом. И отчаянье победы.
Потому что так просто пойти по пути наименьшего сопротивления, приложить сил только капельку меньше, чем необходимо, — и трагедия Героя станет очередным космическим боевиком. Даже не первым в ряду многих.