Пора, наверное, заново учиться говорить не ему; не с ним; не о нём. Пора хотя бы попробовать.

В самом начале марта решила съездить наконец в библиотеку и вернулась с двумя тяжело нагруженными пакетами: знакомые по лайвлиб'у имена и названия на обложках притягивают лучше любого магнита. Список и сейчас кажется мне вкусным — на очереди «Шрам» Чайны Мьевиля (Эфа говорила, что он не уступает «Вокзалу потерянных снов»), «Игра в классики» Хулио Кортасара, «Сила и слава» Грэма Грина, сборник рассказов и повестей Леонида Андреева и, конечно, «Град обреченный» братьев Стругацких — давно пора Сижу, любуюсь, поглаживаю корешки.
А пока, раз уж на полноценные рецензии не хватает сил, попробую рассказать что-нибудь об уже прочитанном.

1. «Watermark» Иосифа Бродского я брать не собиралась, но пройти мимо, случайно бросив взгляд на название, не смогла. Что на русском: набережная неисцелимых; что на английском: лаконичное и оттого даже более прекрасное — граница воды, водяной знак. Уже в этом так много поэзии и Венеции, — черно-белой зимней Венеции, города, похожего на рай...
Этой книге не идут восторженные эпитеты — как неприлично прямолинейные признания в любви; но говорить о ней без восторженной интонации по крайней мере трудно. Читать ее при моей уровне английского нелегко — и здесь незаменим перевод, приведенный в том же издании; правда, во всех остальных случаях он только мешает, вызывая раздражение — попытка дословно перенести иронические замечания из одного языка в другой выглядит убого, да и сам текст, построенный почти красиво, всё же не выдерживает никакого сравнения с отточенностью и точностью оригинала. Впрочем, лексику я прорабатываю отдельно — чтобы возвращаться к уже прочитанным страницам снова и снова до тех пор, пока чтение не станет абсолютным наслаждением. Как ни странно, фрагменты, практически заученные наизусть, не теряют своей прелести, зато ритм прозы становится всё явственней — фразы хочется произносить. Хотя бы шепотом.
Как странно: опираясь на факты биографии — подробно, в деталях, описывая свой первый приезд в город, — Бродский тем не менее превращает Венецию в миф: город-рай, прекрасный настолько, что можно обойтись без ангелов и даже бессмертия: он совершенно самодостаточен. Самодостаточно совершенен )
Отражения во времени и в воде:

Scanning this city's face for seventeen winters, I should by now be capable of pulling a credible Poussin-like job: of painting this place's likeness, if not at four seasons, then at four times of day.
That's my ambition. If I get sidetracked, it is because being sidetracked is literally a matter of course here and echoes water. What lies ahead, in other words, may amount not to a story but to the flow of muddy water "at the wrong time of year". At times it looks blue, at times gray or brown; invariably it is cold and not potable. The reason I am engaged in straining it is that it contains reflections, among them my own.

...и еще целых 60 страниц

2. Неожиданно сильно понравилось «Generation П» Виктора Пелевина — эта книга оказалась куда более моей, чем прочитанные ранее «Числа». Теперь узнала, откуда же у него эта удивительная лёгкость и точность формулировок: когда осколки нескольких устойчивых выражений составляются в новое целое; когда неожиданно подобранное слово добавляет еще один — а то и не один! — оттенок смы
сла... впрочем, я о другом. То, что покорило меня на первых же страницах — размышления о психологии поколений восьмидесятых и девяностых: как мысля
т люди, пережившие крушение мира? Когда реальность, бывшая данностью, неожиданно об
валилась, а железный занавес оказался картонными декорациями, — что они почувствовали: всемогущество или бессилие? В конце концов, окружающее нас — в чем-то гротескная, где-то трагическая Россия, — дело их рук.

...сразу видно, что к этому писателю идеи и теории, — то, что другим приходится вымучивать годами, — приходят легко. Их так много, что не жаль подарить какую-нибудь побочному персонажу, а затем и посмеяться над ней устами главного героя — бывшего романтика и поэта, а ныне ироничного криэйтора, создателя рекламных концепций Вавилена Татарского. (К слову, слоганы последнего и вправду хороши: чего стоит только реклама сигарет «Парламент»: и дым Отечества нам сладок и приятен. В этом ведь действительно есть стиль.) Роман собран из кусочков, здесь у каждого своя правда — и это самая суть постмодернизма: отсутствие целостности; читатель участвует в создании произведения почти наравне с автором.

Главная же концепция «...П» реалистична до абсурда — или, скорее, абсурдна до реалистичности; использованные в ней ключевые понятия не раз встречались мне во вполне серьезных научных произведениях. Что же до элементов фантастики... Пелевин, мне кажется, создает удивительное романное пространство: череда стыковок и красиво выстроенных совпадений как будто даёт сверхъестественному полное право вмешиваться в события — и выглядеть вполне уместно в глазах героев и читателей: резонное "why not" на негодующее "не может быть".