В самом начале — бессилие юной королевы, в которой по-прежнему видят девочку, чьи приказы игнорируют, как капризы. Отчасти как попытку отмежеваться от такого инерционного восприятия я воспринимаю смену имени: Виктория, а не Александрина (Дрина — так звала её мать). Если даже близкие не смогут увидеть в ней монархиню — не признает её и народ; в первых сериях каждый жест Виктории выдает постоянное внутреннее напряжение. Придворные борются за места у трона — за троном — не слишком-то скрывая от нее свои намерения; никто не допускает и мысли, что девочка-подросток сможет стать чем-то большим, чем послушной марионеткой, яркой картинкой на обложке.
В такой вот ситуации появляется лорд Мельбурн; и — о чудо — он, в отличие от всех остальных, практически мгновенно признает в этой самой девочке королеву: «to me you are every inch a queen». В насквозь враждебном мире, где мать может быть политическим противником собственной дочери, он становится её силой, её опорой. Если принимать советы от других — значит позволять им командовать собой, то следовать рекомендациям (а Виктории, выросшей вдали от двора, воспитанной гувернанткой-немкой, оставшейся практически безо всякой поддержки в самом начале правления, они необходимы!) своего премьер-министра легко и естественно: это не унижает. Поначалу и прежде всего Мельбурн для Виктории — наставник, почти отец. Его присутствие — его поддержка — быстро становится необходимостью. Снова и снова мы видим, как королева ищет его глазами; снова и снова повторяются сцены, когда Виктория нервно кружит по комнате: где же лорд М.?.. И это уже почти влюбленность. А она не прячет своей привязанности: может, оттого, что неопытна, может, оттого, что не видит в ней ничего предосудительного. И эти отношения Виктория выстраивает прежде всего как личные: аргументы, затрагивающие политическую сторону дела, она отвергает как отговорки. «Do you really want to forsake me?..».
Это Мельбурн оказывается рядом, чтобы помочь Виктории пережить (не предотвратить — как, может, смог бы Альберт, будь он в то время при дворе) первую её ошибку. Он не может ни простить её — за чужую боль не прощают, ни убедить, что не случилось ничего страшного; вместо этого он учит её тому, что так хорошо умеет сам: держаться вопреки всему. В каком-то смысле именно лорд Мельбурн создает из упрямой и ранимой девочки на троне королеву: прекрасную, величественную, неуязвимую.
Лорд Мельбурн и принц Альберт в сериале противопоставлены друг другу как красивая ложь и неприятная, но жизненно важная правда. Но противопоставление это не так однозначно, как могло бы быть: это не оппозиция черное-белое. Скорее, через этих героев показаны два взгляда на мир. Они в каком-то смысле — воплощения своих эпох: той, что уходит, и той, что приходит на смену. Если угодно, это романтизм (ср.: жена Мельбурна когда-то сбежала оставила его ради Байрона) и реализм.
В этом-то противопоставлении мне видится ключ к обеим центральным романтическим линиям сериала. Недаром так часто возникает в первой половине сериала образ Елизаветы Первой — великой английской королевы минувших лет.
Ей Виктория пытается подражать: её рисует акварелью, её наряд выбирает для бала-маскарада... Но ход истории необратим. Отношения прекрасной монархини и ее почтительного компаньона принадлежат прошлому и не могут быть повторены; вместо них будет брак как союз равных, «marriage of inconvenience». И такой союз — страстный, полный нежности и соперничества, — правилен и прекрасен. Но разве не было своей красоты, своего поэтического очарования в том, прежнем?..
И, вопреки всей исторической верности, вначале роман Виктории с Альбертом ощущается именно как измена (хотя, разумеется, никаких обещаний между Викторией и Мельбурном не было). Это прежде всего слышно — в том, каким натянутым и лживым становится внезапно обращение «Лорд М.». В новой манере королевы говорить с Мельбурном: с вызовом, будто провинившийся ребенок, который не хочет признать, что поступил неправильно. Это и видно тоже — наиболее показательна здесь, наверное, сцена бала, в которой Виктория отдает будущему мужу цветы, бывшие когда-то символом их с Мельбурном любви. Это — момент, после которого нет пути назад. («Вы знаете, как сложно выращивать орхидеи?..»).
Да, Мельбурн знал с самого начала: уже скоро не его, а мужа будет искать глазами королева. И всё-таки, когда это происходит, это не может не ранить. Тем ценнее то, с каким благородством (здесь не просто смирение подданного!) во второй уже раз он принимает решение любимой женщины, оставившей его ради другого. Не без боли (ср.: «I minded!»), но и не отрекаясь от своего чувства в бессознательной защитной реакции, не обвиняя, не упрекая. Он поступает как джентльмен; как рыцарь. (И ведь есть здесь что-то от рыцарского культа служения Прекрасной Даме...).
Удивительно выразителен последний разговор королевы с Мельбурном: повторяя сказанное когда-то в Рокет-Холле, она воспроизводит фразу не дословно, заменяя «without hesitation» («when you give your heart it will be without hesitation») на «without reservation». Какое тонкое различие! Это значит, что Виктория, в свою очередь, не отказывается от своих чувств; не смотрит на них как на постыдную ошибку. Она принимает их с достоинством, как прожитое, как часть своей истории. Пусть этой любви не суждено было быть — она не будет забыта. Единственная, но, может, и высшая награда.
Мне нравится думать, что, хоть и не прямо, в последних сериях нам показали, что первый премьер-министр и его урок и вправду не забыты Викторией: беременная, уязвимая как никогда, только что пережившая нападение, она находит в себе силы выехать из безопасности дворцовых покоев, чтобы показаться народу, который ждет свою королеву. Она высоко держит голову и машет. И на этот раз — улыбается, как обещала когда-то своему лорду М.