Федерико Гарсиа Лорка, без названия

Я люблю, я люблю, мое чудо,
Я люблю тебя вечно и всюду,
и на крыше, где детство мне снится,
и когда ты поднимешь ресницы,
а за ними, в серебряной стуже, —
старой Венгрии звезды пастушьи,
и ягнята, и лилии льда...
О возьми этот вальс,
этот вальс "Я люблю навсегда".

Я с тобой танцевать буду в Вене
в карнавальном наряде реки,
в домино из воды и тени.
Как темны мои тростники!..
А потом прощальной данью
я оставлю эхо дыханья
в фотографиях и флюгерах,
поцелуи сложу перед дверью —
и волнам твоей поступи вверю
ленты вальса, скрипку и прах.

@темы: чужие стихи

---

Федерико Гарсиа Лорка, "Перекресток"

Восточный ветер.
Фонарь и дождь.
И прямо в сердце —
нож.

Улица —
дрожь
натянутого
провода,
дрожь
огромного овода.
Со всех сторон,
куда ни пойдешь,
прямо в сердце —
нож.

@темы: чужие стихи

---

Терри Пратчетт, Нил Гейман - "Благие знамения"

Что делать, если сломалась электронная книжка? Правильно, читать бумажную, причём весёлую и интересную — чтобы отвлечься от неутешительных мыслей об очередном ремонте капризной электроники. Что же, «Благие знамения» попали ко мне в самое правильное время.

Эта книга — хулиганство, очаровательное тем более, что не лишено центральной идеи. Извечная борьба Добра со Злом — в масштабах Вселенной и в душе каждого человека, — показана писателями во всей своей относительности. Небеса и Ад здесь сравниваются с двумя мальчишескими бандами, для которых сам процесс противостояния гораздо важнее результата; ангелы и демоны вообще получились до смеха похожими на людей, причём это скорее комплимент, чем упрёк, ведь только человек способен быть бесконечно милосердным и бесконечно же жестоким, только человек не скован рамками предназначения и потому способен выбирать свою судьбу. Впрочем, сами высшие существа тоже не безнадёжны: невозможная, казалось бы, дружба определённо идёт им на пользу, и линия Азирафаэля и Кроули — лучшее тому подтверждение. Смешиваясь, свет и тьма дают (в этом случае) не серый, но все цвета спектра; кстати, эти герои — одни из самых обаятельных в книге, а во взаимодействии вообще — неотразимы.

Эта книга — игра с многочисленными аллюзиями, реминисценциями и прочими отсылками во все уголки мировой культуры; уверена, даже внимательнейшим образом прочитав примечания, я не разглядела и половины. Но дело, конечно же, отнюдь не в количестве отсылок, а в виртуозной лёгкости обращения с ними, свойственной и Пратчетту, и Гейману.

Эта книга стала для меня не столько рассказом — немного слишком сумбурным, пожалуй, — об Армагеддоне, которого с ужасом и некоторой иронией ждали в прошлом году, сколько гимном Человеку — променявшему райское блаженство на горечь познания, существу, в котором доброе и злое сплелись так тесно, что отделить одно от другого как минимум непросто, как максимум же — невозможно. И пусть в «Благих знамениях» эта тема так же, как и другие, подана с иронией, — но "в каждой шутке доля шутки...", да.

И последнее. После прочтения этой книги на многочисленные вопросы: «Каким, по Вашему мнению, будет Апокалипсис?» — я буду отвечать: «Суматошным, смешным и немножко страшным, но закончится всё хорошо, не сомневайтесь».

Спасибо,  Ефа! Думаю, эту прелесть я даже перечитаю

@музыка: The Doors — People are strange

@темы: круг чтения

---

Ладарнэ Асгет, без названия

* * *

Я не видела лиц прекрасней тех, что скрыла весной вода.
Акварель истекает солнцем, тишиной, лицедейством... да,
подожди, не касайся краски: белый свет на ладони лёг.
Алебастром белеют маски. Взгляд прозрачен. Закат далёк.

То, что было в чужую старость: чашка-купол, небесный свод.
Старый город, чеканно строгий, проступает из вешних вод.
То ль приснится, а то ль помстится: капли с кровель — аккордов звон —
Беспечальные кружат птицы. Память. Краска. Былое. Сон.

Не восходят над нами звезды. Половодье из края в край.
Лодки утлы и хрупки... поздно: держит крепко холодный рай
Побережья... песок и ветер гладят руки, начертан путь
Из весны в неизвестность, в сети, где запутаться и уснуть,

Где очнуться не тем, кем были, между "где-то" и "где-то там" —
Ты отыщешь: мы там бродили, только все по чужим следам.
Заблудись средь растений мерзлых. Слушай ветра надрывный зык.
Пусть почудится: плеск и вёсла. Или просто чужой язык.

@темы: чужие стихи

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Фрагментами

На улице жара, всё плывет в душном мареве, не вздохнуть даже. Небо неподвижно и оттого кажется нарисованным.
Это — начало лета и конец полёта.
Вспоминаю, пока ещё могу.

* * *
Москва, ноябрь 2012.
Пять девочек стоят рядом; момент должен выйти торжественным, но не выходит, потому что глаза закрываются от недосыпа и ветра в лицо. Кажется, что так уже было; вспоминается давний сон, где стояла на незнакомой площади с незнакомыми людьми, — что же, теперь всё знакомо и закономерно, могу назвать по именам: Алина, Катя, Таня, Ксюша. Папа их теперь называет моими московскими девочками.

Таня: точёная, хрупкая, полупрозрачная красавица, даже не Снегурочка, а Снежная Королева. Первое время я ужасно удивлялась, видя её улыбку, — думалось: такие девушки не могут смеяться, они для того и созданы, чтобы ими любовались, чтобы даже смотрели на них из-под ресниц — как бы не растаяли от слишком прямого взгляда. Я так и не привыкла к её чуть лихорадочной, какой-то отчаянной весёлости: как будто у неё от усталости или напряжения что-то обрывалось внутри и прорывалось наружу приступом необъяснимого смеха. После таких приступов она подолгу молчала, — или так только казалось, и не было в ней никакого волшебства?

Алина: лучший враг или сумасшедший друг, с такими надо быть начеку, — из всех споров выходит победительницей, а уж если увидела в человеке что-то смешное, сделает так, чтобы над этим потешались все. И искренне не будет понимать, что же так расстраивает объект веселья. С Алиной интересно и немного страшно, она смешная и суматошная, язвительная и остроумная; через час разговора перенимаешь её стиль общения. Ну, здравствуй, друже.

Катя: у нас была за старшую, спокойная и ласковая, деловитая, надёжная. Многолетние цветы, не яркие, но радуют глаз с весны до поздней осени; нежаркие дни, про которые приятно вспоминать, хотя, вроде бы, в них нет ничего особенного; уютные небольшие комнаты, неспешные пешие прогулки... да мало ли что ещё. Про таких говорят: такая хорошая! — и ничего не добавляют, потому что нечего добавлять.

* * *
Токсово, май 2013.
Между соснами, на сравнительно небольшой (около метра) высоте горизонтально закреплены бревна, образуя дорожку или турник. 10 человек идут по этой импровизированной дорожке, шатаясь, вскрикивая и хватаясь друг другу за руки; им страшно и весело, они сейчас — одна команда, одно существо, потому что если упадёт хотя бы один человек, всё придется начинать заново. «Люди, давайте быстрее!», «Не торопитесь, нужно подождать Алёну!», «Лера, ну что такое, всё хорошо, осталось-то всего-ничего...».
И сентиментально, да, но за такие моменты я и люблю мой класс.

* * *
Санкт-Петербург, январь 2012.
В кабинете английского языка несколько человек, солнце заглядывает в окна и слепит глаза, но шторы не задергивают; по полу скачут солнечные зайчики.

На последней парте — лист ватмана, акварельные краски и фломастеры, и Саша Сухорукова рисует золотого дракона. Он отчего-то выходит смешным и чуть растерянным, зато у него блестящая чешуя, на изображение которой ушла уйма времени, и добрые глаза.
Саша критически оглядывает работу. Дракон улыбается ей.

«I wake up to the sounds of music, Mother Mary comes to me; there will be an answer, let it be», — это поёт в другом конце класса Лёва, и Мария Михайловна с гитарой в руках подхватывает припев, и песня звучит на два голоса, куда трогательнее и проникновеннее, чем в любом концертном зале мира, — потому что в этот момент в это «let it be!» верят все. Даже те, кто строит из себя философов и циников, кто обычно смеется над чужой сентиментальностью.

* * *
Я по натуре не член группы, а зверь-одиночка. Но эти воспоминания — едва ли не лучшее, что у меня есть, не считая нескольких других. Но о них я говорить не могу.

запись создана: 02.06.2013 в 14:53

@темы: сны, ретроспектива, сегодня школа и завтра - школа..., люди и нелюди

---

Диана Коденко, без названия

* * *
Картина из ушедшего давно
Бездомного и вечного "сегодня":
И снег — чернее крыши и деревьев,
И женщина с заплаканным лицом,
Стоящая на ветреном балконе,
И шепот горя за ее спиной...
Я не умею помнить о подобном,
Поскольку слишком часто и привычно —
Во сне ли, наяву ли, как во сне? —
Приходит незабытое когда-то
И кутается в ветхое тряпье
Твоих сомнений... Глупо и неново
Таких гостей пускать в свое жилище.
Я не рискну. Игра не стоит свеч.
Однако в дверь стучат — и я покорно
Встаю, иду на свет, на звук, на выстрел —
А ключ в замке... Он повернется сам,
Лишь стоит вслух мне высказать согласье
С таким вот поворотом дел и мыслей...
Прошу простить дурацкий каламбур.
Итак, я ни о чем не говорила —
Я забываю, веря, что забуду,
И я живу — не веря, что живу.
Вот так, бывает, смутными ночами,
Когда уже, конечно же, не осень —
Но до зимы безбожно далеко,
Завязнув в перечеркнутом пространстве,
Всю жизнь иду — на свет, на звук, на выстрел,
И знаю, что за дверью — пустота...

@темы: в настроение, чужие стихи