Так попросишь не сниться - а выйдет: "Не умирай"... (с) Диана Коденко
На улице жара, всё плывет в душном мареве, не вздохнуть даже. Небо неподвижно и оттого кажется нарисованным.
Это — начало лета и конец полёта.
Вспоминаю, пока ещё могу.
* * *
Москва, ноябрь 2012.
Пять девочек стоят рядом; момент должен выйти торжественным, но не выходит, потому что глаза закрываются от недосыпа и ветра в лицо. Кажется, что так уже было; вспоминается давний сон, где стояла на незнакомой площади с незнакомыми людьми, — что же, теперь всё знакомо и закономерно, могу назвать по именам: Алина, Катя, Таня, Ксюша. Папа их теперь называет моими московскими девочками.
Таня: точёная, хрупкая, полупрозрачная красавица, даже не Снегурочка, а Снежная Королева. Первое время я ужасно удивлялась, видя её улыбку, — думалось: такие девушки не могут смеяться, они для того и созданы, чтобы ими любовались, чтобы даже смотрели на них из-под ресниц — как бы не растаяли от слишком прямого взгляда. Я так и не привыкла к её чуть лихорадочной, какой-то отчаянной весёлости: как будто у неё от усталости или напряжения что-то обрывалось внутри и прорывалось наружу приступом необъяснимого смеха. После таких приступов она подолгу молчала, — или так только казалось, и не было в ней никакого волшебства?
Алина: лучший враг или сумасшедший друг, с такими надо быть начеку, — из всех споров выходит победительницей, а уж если увидела в человеке что-то смешное, сделает так, чтобы над этим потешались все. И искренне не будет понимать, что же так расстраивает объект веселья. С Алиной интересно и немного страшно, она смешная и суматошная, язвительная и остроумная; через час разговора перенимаешь её стиль общения. Ну, здравствуй, друже.
Катя: у нас была за старшую, спокойная и ласковая, деловитая, надёжная. Многолетние цветы, не яркие, но радуют глаз с весны до поздней осени; нежаркие дни, про которые приятно вспоминать, хотя, вроде бы, в них нет ничего особенного; уютные небольшие комнаты, неспешные пешие прогулки... да мало ли что ещё. Про таких говорят: такая хорошая! — и ничего не добавляют, потому что нечего добавлять.
* * *
Токсово, май 2013.
Между соснами, на сравнительно небольшой (около метра) высоте горизонтально закреплены бревна, образуя дорожку или турник. 10 человек идут по этой импровизированной дорожке, шатаясь, вскрикивая и хватаясь друг другу за руки; им страшно и весело, они сейчас — одна команда, одно существо, потому что если упадёт хотя бы один человек, всё придется начинать заново. «Люди, давайте быстрее!», «Не торопитесь, нужно подождать Алёну!», «Лера, ну что такое, всё хорошо, осталось-то всего-ничего...».
И сентиментально, да, но за такие моменты я и люблю мой класс.
* * *
Санкт-Петербург, январь 2012.
В кабинете английского языка несколько человек, солнце заглядывает в окна и слепит глаза, но шторы не задергивают; по полу скачут солнечные зайчики.
На последней парте — лист ватмана, акварельные краски и фломастеры, и Саша Сухорукова рисует золотого дракона. Он отчего-то выходит смешным и чуть растерянным, зато у него блестящая чешуя, на изображение которой ушла уйма времени, и добрые глаза.
Саша критически оглядывает работу. Дракон улыбается ей.
«I wake up to the sounds of music, Mother Mary comes to me; there will be an answer, let it be», — это поёт в другом конце класса Лёва, и Мария Михайловна с гитарой в руках подхватывает припев, и песня звучит на два голоса, куда трогательнее и проникновеннее, чем в любом концертном зале мира, — потому что в этот момент в это «let it be!» верят все. Даже те, кто строит из себя философов и циников, кто обычно смеется над чужой сентиментальностью.
* * *
Я по натуре не член группы, а зверь-одиночка. Но эти воспоминания — едва ли не лучшее, что у меня есть, не считая нескольких других. Но о них я говорить не могу.
Это — начало лета и конец полёта.
Вспоминаю, пока ещё могу.
* * *
Москва, ноябрь 2012.
Пять девочек стоят рядом; момент должен выйти торжественным, но не выходит, потому что глаза закрываются от недосыпа и ветра в лицо. Кажется, что так уже было; вспоминается давний сон, где стояла на незнакомой площади с незнакомыми людьми, — что же, теперь всё знакомо и закономерно, могу назвать по именам: Алина, Катя, Таня, Ксюша. Папа их теперь называет моими московскими девочками.
Таня: точёная, хрупкая, полупрозрачная красавица, даже не Снегурочка, а Снежная Королева. Первое время я ужасно удивлялась, видя её улыбку, — думалось: такие девушки не могут смеяться, они для того и созданы, чтобы ими любовались, чтобы даже смотрели на них из-под ресниц — как бы не растаяли от слишком прямого взгляда. Я так и не привыкла к её чуть лихорадочной, какой-то отчаянной весёлости: как будто у неё от усталости или напряжения что-то обрывалось внутри и прорывалось наружу приступом необъяснимого смеха. После таких приступов она подолгу молчала, — или так только казалось, и не было в ней никакого волшебства?
Алина: лучший враг или сумасшедший друг, с такими надо быть начеку, — из всех споров выходит победительницей, а уж если увидела в человеке что-то смешное, сделает так, чтобы над этим потешались все. И искренне не будет понимать, что же так расстраивает объект веселья. С Алиной интересно и немного страшно, она смешная и суматошная, язвительная и остроумная; через час разговора перенимаешь её стиль общения. Ну, здравствуй, друже.
Катя: у нас была за старшую, спокойная и ласковая, деловитая, надёжная. Многолетние цветы, не яркие, но радуют глаз с весны до поздней осени; нежаркие дни, про которые приятно вспоминать, хотя, вроде бы, в них нет ничего особенного; уютные небольшие комнаты, неспешные пешие прогулки... да мало ли что ещё. Про таких говорят: такая хорошая! — и ничего не добавляют, потому что нечего добавлять.
* * *
Токсово, май 2013.
Между соснами, на сравнительно небольшой (около метра) высоте горизонтально закреплены бревна, образуя дорожку или турник. 10 человек идут по этой импровизированной дорожке, шатаясь, вскрикивая и хватаясь друг другу за руки; им страшно и весело, они сейчас — одна команда, одно существо, потому что если упадёт хотя бы один человек, всё придется начинать заново. «Люди, давайте быстрее!», «Не торопитесь, нужно подождать Алёну!», «Лера, ну что такое, всё хорошо, осталось-то всего-ничего...».
И сентиментально, да, но за такие моменты я и люблю мой класс.
* * *
Санкт-Петербург, январь 2012.
В кабинете английского языка несколько человек, солнце заглядывает в окна и слепит глаза, но шторы не задергивают; по полу скачут солнечные зайчики.
На последней парте — лист ватмана, акварельные краски и фломастеры, и Саша Сухорукова рисует золотого дракона. Он отчего-то выходит смешным и чуть растерянным, зато у него блестящая чешуя, на изображение которой ушла уйма времени, и добрые глаза.
Саша критически оглядывает работу. Дракон улыбается ей.
«I wake up to the sounds of music, Mother Mary comes to me; there will be an answer, let it be», — это поёт в другом конце класса Лёва, и Мария Михайловна с гитарой в руках подхватывает припев, и песня звучит на два голоса, куда трогательнее и проникновеннее, чем в любом концертном зале мира, — потому что в этот момент в это «let it be!» верят все. Даже те, кто строит из себя философов и циников, кто обычно смеется над чужой сентиментальностью.
* * *
Я по натуре не член группы, а зверь-одиночка. Но эти воспоминания — едва ли не лучшее, что у меня есть, не считая нескольких других. Но о них я говорить не могу.