Так попросишь не сниться - а выйдет: "Не умирай"... (с) Диана Коденко
Я так долго хочу написать здесь о «Повести о каменном хлебе», что набирать и стирать вступительные фразы стало своеобразной ежедневной традицией; наверное, я так и тянула бы с этим до бесконечности, но на днях увидела вот это стихотворение прекрасной Айлинн — и... в общем, я чувствую, что должна об этой книге сказать. Зачем-то это нужно.
Главное, что было в процессе чтения и никуда не ушло потом, — чувство узнавания.
Нет, со мной никогда, конечно, не происходило ничего подобного, но именно здесь граница между осуществившимся и возможным особенно тонка. Кто знает, будь я чуть смелее, чуть уверенней в преследовании цели — и история Айринэ стала бы и моей. Дело в том, что толкинисты давно (еще со времени прочтения «Чёрной книги Арды», а затем — стихов Кеменкири и Ханны) стали моим идеалом: люди творческие, заинтересованные; люди, которые не проводят вечера за телевизором, но читают, изучают и обсуждают, играют и строят; создают. Я читала форум Натальи Васильевой каждый день, научилась узнавать его постоянных посетителей по манере письма и любимым словечкам, многие дискуссии читала не один и не два раза, и, наверное, в тот момент жизнь форумчан была в гораздо большей степени моей жизнью, чем школа, Лицей и семья.
В тринадцать мечта попасть в их круг стала главной; в пятнадцать, с появлением ЛайвЛиба, отошла на второй план, не исчезла, но стерлась и утратила краски. А эта книга была — как удар, разом всколыхнувший всё уже задремавшее.
Да, узнавание. Не только обширные цитаты из «Чёрной книги» — гораздо больше: отдельные строчки, детали описаний, образы:
«Лави поставила пальцы на гриф, другой рукой провела по струнам — тихий перебор, словно журчание ручейка, затем ударила — отчаянный резкий звон — и запела.
Айринэ смотрела на ее залитое отсветами огня лицо, любовалась ее движениями — как она встряхивает головой и склоняется к грифу, как она запрокидывает голову, и снова — вперед, и тени, и блики, и не разглядеть огромных потемневших глаз, брови — страдальческим изломом, а голос, голос парит и опускается, срывается на крик, переходит в полушепот и взмывает вновь...»
Пусть такое я видела только на видеозаписях с концертов, какая разница? Упоминание названия знакомой песни, жест героини, виденный, наверное, на какой-то фотографии... из таких мелочей складывалась цельная картинка, так автор давала понять: да, да, это тот самый мир, куда ты так рвалась, — ты узнаешь? ты видишь?
Читать это как литературное произведение я не могла и не могу до сих пор. Даже недостатки стиля здесь — часть описываемого мира.
Это история поиска своих — понимающих без слов, говорящих взглядами, ни в чем не упрекающих, принимающих таким, каков ты есть... Понятная мечта. И почти осуществившаяся для Айринэ: новое имя (вернее, череда имен, каждое из которых кажется единственно правильным, выражением сути), песни до утра, Коны и концерты, эльфийские словечки в обыденной речи, а главное — стая (слово, настолько напоминающее «Дом, в котором...», что невозможно не вспомнить четвертую, их непростое единение, внутриДомные райские кущи), разношерстная и родная, бесконечные разговоры... и ядром всего этого — Лави.
И именно ассоциация с «Домом, в котором...» первой помогает понять жуткую неправильность ситуации: больная, нездоровая какая-то атмосфера, — внутри стаи каждый "сидит" на ласковых прикосновениях Лави, как на игле; вместо поддержки — интриги и соперничество («правда, я хороший? правда, я лучше Йолли?»); постоянный дефицит любви, тоже ставшей наркотиком... И одиночество — в худшей своей ипостаси: одиночество-в-толпе.
«Кто молчит, кто дерзок, кто зол и груб,
А ликуют те, за кого умрут».
Те, за кого умрут: те, кто очаровал — околдовал, — приманил и держит; те, кто играет чужой любовью, для кого люди — игрушки, а игрушку всегда можно сломать — кто осудит? — или выбросить, когда надоест. Сломанные люди, искалеченные души, эмоциональное подчинение — чем-то «Повесть» напоминает «Песню цветов аконита».
«Забывайся, бойся, несись стремглав!..
Но ни слова больше,
ни выстрела».
И самое страшное — тот ужас, который творят Лави и ей подобные, ведь тоже следствие одиночества, и причина неумения жить без обожания, мне кажется, тоже лежит в глубинной неуверенности и слабости. Не предательство, но цепочка предательств — и люди падают один за другим, как рушится карточный домик, если толкнуть первую карту: преданный становится предавшим.
Маленький эпизод из книги (появление героини, знакомой с Лави и обладающей огромным авторитетом, а затем путанное и полное умолчаний обсуждение ее персоны в стае) дает это понять — а позднее всё подтверждается судьбой самой Айринэ.
Кто толкнул первым? И кто упадет последним?
Когда жажду капли тепла используют в своих целях; когда имитируют любовь так искусно, что люди верят; когда на раскрытых ладонях протягивают каменный хлеб...
Я не знаю, является ли книга автобиографичной, и понимаю, что судить по ней обо всех толкинистах было бы безусловной ошибкой.
А еще я знаю, что «Повесть о каменном хлебе» стала для меня эмоциональным потрясением августа, а может, и года.
И да, у меня кое-что — и даже довольно много что — написалось по мотивам этой книги. Но выкладывать я (пока?) боюсь.
PS. На ЛайвЛибе, кстати, есть вот такая замечательная рецензия.
Ефа... спасибо тебе большое за рекомендацию
Главное, что было в процессе чтения и никуда не ушло потом, — чувство узнавания.
Нет, со мной никогда, конечно, не происходило ничего подобного, но именно здесь граница между осуществившимся и возможным особенно тонка. Кто знает, будь я чуть смелее, чуть уверенней в преследовании цели — и история Айринэ стала бы и моей. Дело в том, что толкинисты давно (еще со времени прочтения «Чёрной книги Арды», а затем — стихов Кеменкири и Ханны) стали моим идеалом: люди творческие, заинтересованные; люди, которые не проводят вечера за телевизором, но читают, изучают и обсуждают, играют и строят; создают. Я читала форум Натальи Васильевой каждый день, научилась узнавать его постоянных посетителей по манере письма и любимым словечкам, многие дискуссии читала не один и не два раза, и, наверное, в тот момент жизнь форумчан была в гораздо большей степени моей жизнью, чем школа, Лицей и семья.
В тринадцать мечта попасть в их круг стала главной; в пятнадцать, с появлением ЛайвЛиба, отошла на второй план, не исчезла, но стерлась и утратила краски. А эта книга была — как удар, разом всколыхнувший всё уже задремавшее.
Да, узнавание. Не только обширные цитаты из «Чёрной книги» — гораздо больше: отдельные строчки, детали описаний, образы:
«Лави поставила пальцы на гриф, другой рукой провела по струнам — тихий перебор, словно журчание ручейка, затем ударила — отчаянный резкий звон — и запела.
Айринэ смотрела на ее залитое отсветами огня лицо, любовалась ее движениями — как она встряхивает головой и склоняется к грифу, как она запрокидывает голову, и снова — вперед, и тени, и блики, и не разглядеть огромных потемневших глаз, брови — страдальческим изломом, а голос, голос парит и опускается, срывается на крик, переходит в полушепот и взмывает вновь...»
Пусть такое я видела только на видеозаписях с концертов, какая разница? Упоминание названия знакомой песни, жест героини, виденный, наверное, на какой-то фотографии... из таких мелочей складывалась цельная картинка, так автор давала понять: да, да, это тот самый мир, куда ты так рвалась, — ты узнаешь? ты видишь?
Читать это как литературное произведение я не могла и не могу до сих пор. Даже недостатки стиля здесь — часть описываемого мира.
Это история поиска своих — понимающих без слов, говорящих взглядами, ни в чем не упрекающих, принимающих таким, каков ты есть... Понятная мечта. И почти осуществившаяся для Айринэ: новое имя (вернее, череда имен, каждое из которых кажется единственно правильным, выражением сути), песни до утра, Коны и концерты, эльфийские словечки в обыденной речи, а главное — стая (слово, настолько напоминающее «Дом, в котором...», что невозможно не вспомнить четвертую, их непростое единение, внутриДомные райские кущи), разношерстная и родная, бесконечные разговоры... и ядром всего этого — Лави.
И именно ассоциация с «Домом, в котором...» первой помогает понять жуткую неправильность ситуации: больная, нездоровая какая-то атмосфера, — внутри стаи каждый "сидит" на ласковых прикосновениях Лави, как на игле; вместо поддержки — интриги и соперничество («правда, я хороший? правда, я лучше Йолли?»); постоянный дефицит любви, тоже ставшей наркотиком... И одиночество — в худшей своей ипостаси: одиночество-в-толпе.
«Кто молчит, кто дерзок, кто зол и груб,
А ликуют те, за кого умрут».
Те, за кого умрут: те, кто очаровал — околдовал, — приманил и держит; те, кто играет чужой любовью, для кого люди — игрушки, а игрушку всегда можно сломать — кто осудит? — или выбросить, когда надоест. Сломанные люди, искалеченные души, эмоциональное подчинение — чем-то «Повесть» напоминает «Песню цветов аконита».
«Забывайся, бойся, несись стремглав!..
Но ни слова больше,
ни выстрела».
И самое страшное — тот ужас, который творят Лави и ей подобные, ведь тоже следствие одиночества, и причина неумения жить без обожания, мне кажется, тоже лежит в глубинной неуверенности и слабости. Не предательство, но цепочка предательств — и люди падают один за другим, как рушится карточный домик, если толкнуть первую карту: преданный становится предавшим.
Маленький эпизод из книги (появление героини, знакомой с Лави и обладающей огромным авторитетом, а затем путанное и полное умолчаний обсуждение ее персоны в стае) дает это понять — а позднее всё подтверждается судьбой самой Айринэ.
Кто толкнул первым? И кто упадет последним?
Когда жажду капли тепла используют в своих целях; когда имитируют любовь так искусно, что люди верят; когда на раскрытых ладонях протягивают каменный хлеб...
Я не знаю, является ли книга автобиографичной, и понимаю, что судить по ней обо всех толкинистах было бы безусловной ошибкой.
А еще я знаю, что «Повесть о каменном хлебе» стала для меня эмоциональным потрясением августа, а может, и года.
И да, у меня кое-что — и даже довольно много что — написалось по мотивам этой книги. Но выкладывать я (пока?) боюсь.
PS. На ЛайвЛибе, кстати, есть вот такая замечательная рецензия.
Ефа... спасибо тебе большое за рекомендацию
-
-
25.10.2013 в 05:07Нас вывели -- и казнь настанет скоро.
На пустыре нас выстроил конвой...
И чтоб не быть свидетелем позора,
Внезапно солнце скрылось за горой.
Не от росы влажна трава густая,
То, верно, слезы скорбные земли.
Расправы лютой видеть не желая,
Леса в туман клубящийся ушли.
Как холодно! Но ощутили ноги
Дыхание земли, что снизу шло;
Земля, как мать, за жизнь мою в тревоге
Дарила мне знакомое тепло.
Земля, не бойся: сердцем я спокоен,
Ступнями на твоем тепле стою.
Родное имя повторив, как воин
Я здесь умру за родину свою.
Вокруг стоят прислужники Черчета.
И кровь щекочет обонянье им!
Они не верят, что их песня спета,
Что не они, а мы их обвиним!
Пусть палачи с кровавыми глазами
Сейчас свои заносят топоры,
Мы знаем: правда все равно за нами,
Враги лютуют только до поры.
Придет, придет день торжества свободы,
Меч правосудья покарает их.
Жестоким будет приговор народа,
В него войдет и мой последний стих.
-
-
25.10.2013 в 05:08"В человеческом мире нет места чуду" - это, конечно не надежда. Надежда начинается с мысли: "но в силах человеческих принести чудо в мир". С тем же лучником - пока героиня "...Меда" не пошла на самоубийство, он оставался во многом плодом ее фантазии, недовоплощенным. Будь она увереннее раньше - может, не понадобилось бы крайностей. А так она смогла его воплотить только в шаге от смерти, - но тем, кто погибал за свои убеждения и гордость в окровавленной ванне, был уже лучник. И это достойно уважения. А там, где силы духа хватает воплотить- хватит и вернуть. Она же выжила. Значит, у лучника тоже есть шанс.
-
-
25.10.2013 в 20:46Не хотел, но предполагал, что так может быть. Что же поделать... Какую книгу ни возьми, эффект был бы тот же самый. Отправные точки для выбора книги были - известная, оказавшая заметное влияние на ролево-толкинистскую - допустим, среду. На то время их и было - ВК, ЧКА, Сапковский. Перумова мы же не рассматриваем всерьез?
В таком случае, какую бы книгу вы не взяли, ваше произведение будет по отношению к этой книге не вторичным, как любой фанфик; оно будет совершенно самостоятельным произведением, тем не менее снижающим в глазах читателей ценность всех тех книг, на которые опирается. Этот эффект мог бы быть слабым и недолговременным, но вот тут парадокс: он оказывается достаточно сильным. Говорю это, основываясь на тех примерах, которые наблюдала вживую, когда люди действительно не хотели даже открывать ЧКА, не потому что она им неинтересна (собственно, на вкус и цвет товарища нет), а потому что они боялись. Чего? Не знаю. Наверно, того, что книга окажется какой-то жуткой и сектантской. Еще повторюсь, извините, про личный пример: ЧКА я читала до "Повести...", и нездравых ассоциаций у меня на эту тему не возникло, а вот с чтением "Ведьмака" мне пришлось проводить внутреннюю психологическую мини-работу.
Не знаю, насколько это можно было бы считать выходом, но мне вспоминается старый прием классической литературы: "В городе Н. М..ского уезда..." Продвинутые читатели всегда понимали, что речь идет, скажем, о Петербурге или Москве. Но, не приводя имен и названий, автор тем самым сразу показывал читателю, что он вовсе не имеет в виду, что Петербург - гнездо разврата и порока; напротив. он пишет о явлении массовом, охватывающем широкие круги общества. В данном случае, изменение имен, наверно, сработало бы. Скажем, эльфов, в которых играют Лави и компания, можно было бы назвать не скоя'таэли, а как-то иначе, сохранив прочий образный ряд и атрибутику.
И несколько мыслей, уже не только по поводу использованной литературы, но немного и по поводу других психологических эффектов.
Читателей я бы здесь не винила в некритическом подходе,именно из-за массовости подобного явления. Да, всегда есть несколько процентов аудитории, которая читает и воспринимает книги непонятно каким отделом головного мозга
Это, разумеется, лучше, чем если бы эти молодые люди попадали под влияние очередной "Лави"; но и повышенная подозрительность по отношению к окружающим тоже представляется не лучшим выходом.
Пишу совершенно не с целью вас в чем-то задеть)