Так попросишь не сниться - а выйдет: "Не умирай"... (с) Диана Коденко
Книга-потрясение, книга-наваждение этой осени; история из тех, о которых хочется и не получается говорить.
— Нет, этого не может быть, — страх вернулся и стал еще сильней. "...Они сделали тебя убийцей!"
Герои «Игры Эндера» в свои шесть-десять лет — не дети, да и не могут быть детьми: оторванные от родных, от прежних друзей и прежних привычек, живущие (выживающие?) там, где незаменимых нет и где каждый — сам за себя, — будущие командиры межгалактических армий Земли. Любой их шаг отслеживается и анализируется — постоянное наблюдение, — и плакать нельзя, стыдно, а игры... в Космической школе только одна Игра — до ужаса похожая на войну. Они вырастают очень быстро и сами осознают это: «Какие мы, к черту, дети?»
Эндер Виггин — таким, каким предстает перед нами на страницах книги, — тоже, конечно, не ребенок; детство у него отняли вместе с правом на ошибку, вместе с возможностью быть собой. Потому что чтобы появился Герой, непобедимый, безжалостный и холодный — так необходимый человечеству Герой! — маленький мальчик должен был быть сломан и создан заново.
Повторяющиеся (с небольшими вариациями) на протяжении всего повествования сюжетные ходы — этапы эксперимента, проводимого учителями. Снова и снова, но с каждым разом всё жестче, его обрекают на одиночество, лишают даже видимости защиты и опоры, заставляя заново завоевывать свое место; нарушают правила, играют намеренно нечестно, постоянно усложняя задания; наконец, превращают несколько лет в непрерывную череду испытаний... И на каждой "ступени" Эндер должен причинить боль другому, потому что (полковник Графф говорит об этом прямо в одном из эпизодов) совершенный главнокомандующий должен обладать не только гениальностью стратега, но и инстинктом убийцы. Это рутина разрушения, затем — рутина саморазрушения, потому что даже сам Эндер верит: загубленная жизнь — ничто, когда на кону стоит судьба Мира.
Да, верит и одновременно ненавидит себя всё сильнее — каждый нанесенный противнику удар отзывается в нем самом еще большей болью. Иначе и не может быть у человека, для которого любовь, милосердие и понимание естественны, как дыхание, и потому, даже постоянно подавляемые, не исчезают.
Но трагический разлад свойствен не только главному герою, но и его брату и сестре: они, в первых главах кажущиеся воплощениями соответственно зла и добра, вовсе не одномерны. Более того, жестокость и великодушие изначально присущи Питеру, Валентине и Эндеру почти в равной степени:
Две стороны медали, но как отличить их друг от друга?..
То, какими они становятся в конце концов есть во многом результат внутренней работы и, наверное, осознанного выбора. Это отчасти доказывает один из самых лирических и пронзительных эпизодов произведения — сцена у озера, а еще больше — "политическая" сюжетная линия.
Напряженность повествования всё возрастает и возрастает, чтобы внезапно и оглушительно оборваться в последней главе. Проблемы целей и средств, вины и ответственности, контакта цивилизаций и их столкновения поставлены там невозможно остро. Да, я плакала, — и мучительно пыталась найти хоть какой-то выход, решение, за которое не нужно было бы платить такую цену. Там не найти однозначно неправых: одни думали о благе человечества, другие страшно поплатились за давнюю ошибку; и те, и другие оказались неспособны понять. А чудовищем назвали невиновного, орудие, созданное для убийства, ребенка, которого заставили играть...
После финальной главы эпилог кажется сказочно-нереальным, чем-то вроде сна, и я бы, пожалуй, вовсе не поверила бы ему, если бы не «Голос Тех, Кого Нет».
...в «Игре...» всё работает на идею: простота и лаконичность языка книги, мне кажется, только подчеркивают, ярче высвечивают ужас происходящего — здесь не перестанешь следить за сюжетом, залюбовавшись цепочкой метафор или игрой слов. В то же время нельзя отказать произведению в образности и выразительности: Кард мастерски расставляет акценты, и каждая деталь становится значимой. Да и в лаконичной точности диалогов есть, на мой взгляд, своя прелесть: как много говорит скупое «Ты очень удивишься...», которое обессиленный Эндер произносит, впервые раскрываясь перед Бобом!
Да, я, конечно, люблю эту книгу и, наверное, многое еще могла бы написать, проведя параллели и с историей Гарри Поттера, и с «Домом, в котором...», и даже с «Песней цветов аконита»; а впрочем, можно было обойтись и одной цитатой из внутреннего монолога Эндера, мечтающего о месте, где кончаются все игры:
никого не убивать и не умирать больше...
— Нет, этого не может быть, — страх вернулся и стал еще сильней. "...Они сделали тебя убийцей!"
Герои «Игры Эндера» в свои шесть-десять лет — не дети, да и не могут быть детьми: оторванные от родных, от прежних друзей и прежних привычек, живущие (выживающие?) там, где незаменимых нет и где каждый — сам за себя, — будущие командиры межгалактических армий Земли. Любой их шаг отслеживается и анализируется — постоянное наблюдение, — и плакать нельзя, стыдно, а игры... в Космической школе только одна Игра — до ужаса похожая на войну. Они вырастают очень быстро и сами осознают это: «Какие мы, к черту, дети?»
Эндер Виггин — таким, каким предстает перед нами на страницах книги, — тоже, конечно, не ребенок; детство у него отняли вместе с правом на ошибку, вместе с возможностью быть собой. Потому что чтобы появился Герой, непобедимый, безжалостный и холодный — так необходимый человечеству Герой! — маленький мальчик должен был быть сломан и создан заново.
Повторяющиеся (с небольшими вариациями) на протяжении всего повествования сюжетные ходы — этапы эксперимента, проводимого учителями. Снова и снова, но с каждым разом всё жестче, его обрекают на одиночество, лишают даже видимости защиты и опоры, заставляя заново завоевывать свое место; нарушают правила, играют намеренно нечестно, постоянно усложняя задания; наконец, превращают несколько лет в непрерывную череду испытаний... И на каждой "ступени" Эндер должен причинить боль другому, потому что (полковник Графф говорит об этом прямо в одном из эпизодов) совершенный главнокомандующий должен обладать не только гениальностью стратега, но и инстинктом убийцы. Это рутина разрушения, затем — рутина саморазрушения, потому что даже сам Эндер верит: загубленная жизнь — ничто, когда на кону стоит судьба Мира.
Да, верит и одновременно ненавидит себя всё сильнее — каждый нанесенный противнику удар отзывается в нем самом еще большей болью. Иначе и не может быть у человека, для которого любовь, милосердие и понимание естественны, как дыхание, и потому, даже постоянно подавляемые, не исчезают.
Но трагический разлад свойствен не только главному герою, но и его брату и сестре: они, в первых главах кажущиеся воплощениями соответственно зла и добра, вовсе не одномерны. Более того, жестокость и великодушие изначально присущи Питеру, Валентине и Эндеру почти в равной степени:
Две стороны медали, но как отличить их друг от друга?..
То, какими они становятся в конце концов есть во многом результат внутренней работы и, наверное, осознанного выбора. Это отчасти доказывает один из самых лирических и пронзительных эпизодов произведения — сцена у озера, а еще больше — "политическая" сюжетная линия.
Напряженность повествования всё возрастает и возрастает, чтобы внезапно и оглушительно оборваться в последней главе. Проблемы целей и средств, вины и ответственности, контакта цивилизаций и их столкновения поставлены там невозможно остро. Да, я плакала, — и мучительно пыталась найти хоть какой-то выход, решение, за которое не нужно было бы платить такую цену. Там не найти однозначно неправых: одни думали о благе человечества, другие страшно поплатились за давнюю ошибку; и те, и другие оказались неспособны понять. А чудовищем назвали невиновного, орудие, созданное для убийства, ребенка, которого заставили играть...
После финальной главы эпилог кажется сказочно-нереальным, чем-то вроде сна, и я бы, пожалуй, вовсе не поверила бы ему, если бы не «Голос Тех, Кого Нет».
...в «Игре...» всё работает на идею: простота и лаконичность языка книги, мне кажется, только подчеркивают, ярче высвечивают ужас происходящего — здесь не перестанешь следить за сюжетом, залюбовавшись цепочкой метафор или игрой слов. В то же время нельзя отказать произведению в образности и выразительности: Кард мастерски расставляет акценты, и каждая деталь становится значимой. Да и в лаконичной точности диалогов есть, на мой взгляд, своя прелесть: как много говорит скупое «Ты очень удивишься...», которое обессиленный Эндер произносит, впервые раскрываясь перед Бобом!
Да, я, конечно, люблю эту книгу и, наверное, многое еще могла бы написать, проведя параллели и с историей Гарри Поттера, и с «Домом, в котором...», и даже с «Песней цветов аконита»; а впрочем, можно было обойтись и одной цитатой из внутреннего монолога Эндера, мечтающего о месте, где кончаются все игры:
никого не убивать и не умирать больше...