Так попросишь не сниться - а выйдет: "Не умирай"... (с) Диана Коденко
Думала рассказать об этом кому-нибудь лично, ну да ладно уж — пусть будет здесь, как и все другие обрывки этой истории.
17 марта, пятница, и погода в Петербурге резко утрачивает солнечную весеннюю звонкость: МЧС рассылает штормовые предупреждения, от холодного дождя улицы кажутся темнее. Из университета я еду в гости к Марии Михайловне. Так это начинается?
Часами блуждая от Максидома до Народного Ополчения (только прямые линии, чтобы идти, не думая), я тысячу раз рисовала этот вечер, проживала его заранее с первой и до последней реплики: страх, неловкость, невяжущийся разговор, выпавшие из рук вещи. Шутки, в которых многовато горечи. Как мне его называть? — Арсений? Арсений Сергеевич? Конструкции, избегающие обращений? Собственные непролитые слёзы. Неизбежное осознание: ничего и не могло получиться.
И — стоит ли говорить, как сильно я в очередной раз нас недооценила? Нас всех, и Арсения в первую очередь. Потому что всё было не так, без драмы, без надрыва, легче и домашнее.
Их любовь, лежащая так глубоко в презумпции, во всю-жизнь, в само-собой-разумеется, — тёплым фоном, естественным «ты». Крохотная уютная кухня, на подоконнике коробки конфет, за батареей сложенные полиэтиленовые мешки. «1+2+8+4+2. - Что это? - Ну, дом 128, квартира 42. В сумме семнадцать». И удивление на их лицах, неужели мне первой пришло в голову посчитать?.. Беседа, не кончающаяся с восьми и до одиннадцати вечера, немножко стыдно, что просидела так долго, но и радостно в кои-то веки, что с моим зрением часов на противоположной стенке было не разглядеть. «Мы всё равно тебя проводим». «Нам надо видеться чаще», и моё беспомощное «Правда?..». Легкий аромат духов Марии Михайловны на моей одежде, даже на куртке.
Я живая, живая.
Я теперь — тоже их друг?..
С ч а с т ь е.
17 марта, пятница, и погода в Петербурге резко утрачивает солнечную весеннюю звонкость: МЧС рассылает штормовые предупреждения, от холодного дождя улицы кажутся темнее. Из университета я еду в гости к Марии Михайловне. Так это начинается?
Часами блуждая от Максидома до Народного Ополчения (только прямые линии, чтобы идти, не думая), я тысячу раз рисовала этот вечер, проживала его заранее с первой и до последней реплики: страх, неловкость, невяжущийся разговор, выпавшие из рук вещи. Шутки, в которых многовато горечи. Как мне его называть? — Арсений? Арсений Сергеевич? Конструкции, избегающие обращений? Собственные непролитые слёзы. Неизбежное осознание: ничего и не могло получиться.
И — стоит ли говорить, как сильно я в очередной раз нас недооценила? Нас всех, и Арсения в первую очередь. Потому что всё было не так, без драмы, без надрыва, легче и домашнее.
Их любовь, лежащая так глубоко в презумпции, во всю-жизнь, в само-собой-разумеется, — тёплым фоном, естественным «ты». Крохотная уютная кухня, на подоконнике коробки конфет, за батареей сложенные полиэтиленовые мешки. «1+2+8+4+2. - Что это? - Ну, дом 128, квартира 42. В сумме семнадцать». И удивление на их лицах, неужели мне первой пришло в голову посчитать?.. Беседа, не кончающаяся с восьми и до одиннадцати вечера, немножко стыдно, что просидела так долго, но и радостно в кои-то веки, что с моим зрением часов на противоположной стенке было не разглядеть. «Мы всё равно тебя проводим». «Нам надо видеться чаще», и моё беспомощное «Правда?..». Легкий аромат духов Марии Михайловны на моей одежде, даже на куртке.
Я живая, живая.
Я теперь — тоже их друг?..
С ч а с т ь е.