Так попросишь не сниться - а выйдет: "Не умирай"... (с) Диана Коденко
...Дело не в том, что в какой-то момент Клара становится Доктором, — это не что-то исключительное.
Так или иначе это случается со всеми компаньонами.


Пожалуй, меньше всего эта линия прослеживается с Эми, но всё же есть такой момент — в «Динозаврах на космическом корабле», где она действует вполне самостоятельно, да еще и с двумя собственными спутниками. Интересно, что при всем при этом она именно играет в Доктора, как Одиннадцатый обожает играть в людей (в ковбоев, в пиратов или в «обычных людей», как в сериях с Крейгом). Она имитирует его манеру держаться: все эти очаровательно нелепые, неуклюжие взмахи руками. Колдует над аппаратурой, командует компаньонами, наслаждается процессом...

NEFERTITI: How'd you know how to do that?
AMY: Well, I've spent enough time with the Doctor to know whenever you enter somewhere new, press buttons.
NEFERTITI: What else have you learned from him?
AMY: Don't stop at button pressing.

Иначе с Розой. (Я, на самом деле, успела забыть, что что-то такое вообще было, а напомнило мне видео «You are me», открывающееся пронзительной шекспировской строкой.) Роза не играет. Она становится Доктором, когда приходится. Когда больше никого нет. Потому что без Доктора никак. Интересно, что она — вроде бы — вообще ничего при этом не берет от "светлого" Десятого: ни энтузиазма, ни особого очарования, ни беззаботной радости жить и действовать прямо посреди шторма... Нет, Розе достаются только способность и обязанность видеть истинный масштаб происходящего (никто другой не может сказать Донне, что она должна убить себя, чтобы восстановить миропорядок) — и свинцовое «I'm so sorry». Роза никогда не хотела быть Доктором. Это давит. «You're brilliant», говорит она Донне, а в глазах нет восхищения и тепла. «Don't salute», она отрезает, коротко, без (чуть-чуть наигранного) докторовского раздражения. У нее достаточно сил, опыта, мужества.
Но — только в то мгновение, когда она наконец встречается глазами с Десятым, стоящим на другом конце улицы, — только в то мгновение она наконец счастлива. Ставшая тоньше, печальнее, взрослее, Роза бежит навстречу Доктору: улыбка, золотистые волосы развеваются за спиной, — как давным-давно, в «Rose», бежала к Девятому.

Донна — тут, пожалуй, случай наиболее очевидный: the Doctor-Donna, прообраз Гибрида из девятого сезона. Доктора-Донну мы видели слишком недолго, чтобы говорить о чем-то с уверенностью, но, по всей видимости, вместе с интеллектом Повелителя Времени Донне достается как минимум отпечаток личности Десятого. Из безнадежного положения она выходит совсем по-Докторовски, а в самом конце «Journey's End» в Тардис будто бы — два Десятых: Донна кружит вокруг консоли, трогает рычаги и болтает о планетах в точности так, как это делает он.
При этом у Доктора-Донны будто бы несколько режимов/манер речи:
— и докторовский:
DONNA: Mmm, closing all Z-neutrino relay loops using an internalised synchronous back-feed reversal loop. That button there.
— И свой собственный:
DOCTOR: Donna, you can't even change a plug.
DONNA: Do you want to bet, Time Boy?

Марта. Где-то в Сети я видела арты по Доктору: изображения всех спутниц, от Розы до (тогда только появившейся) Клары, со вписанным "девизом" для каждой из них. Так, для Эми это было «The Girl Who Waited», для Донны — «The most important woman in the whole of creation», и так далее. А на рисунке с Мартой, за которой в сериале не закреплена устойчивая номинация, было написано: «The Doctor's Doctor», доктор для Доктора. И вот это определение, мне кажется, попадает в самую суть. Марта встречает Десятого в очень сложный для него период — и обстоятельства раз за разом вынуждают ее выходить за пределы роли спутницы, брать контроль над ситуацией на себя — не на пару минут в самый критический момент, а на длительное время. Так было, конечно, в «Human Nature»/«The Family of Blood»; так было в течение the year that never was. Но и раньше такие моменты тоже можно найти. В «Smith and Jones», где Доктор — один из ее пациентов, а значит, она за него в ответе: I promise you, Mister Smith, we will find a way out. В «42», где ей приходится удерживать его в камере заморозки и — успокаивать:

DOCTOR: There's this process, this thing that happens if I'm about to die.
MARTHA: Shush. Quiet now. Because that is not going to happen. Are you ready?


При этом — что, на мой взгляд, особенно интересно — в экстремальных ситуациях Марта не перенимает привычки Десятого. Как спасает всех Доктор? Блестящей импровизацией, планом, изобретенным на ходу, пониманием инопланетян (да и людей тоже) и построенными на этом понимании манипуляциями, собственным авторитетом и моментом отчаянного риска... И уж совсем не в его манере — читать инструкцию к незнакомому аппарату (он даже инструкцию на дверях Тардис прочитать не удосужился ;), следовать указаниям, выполняя то, что должно, неделю за неделей (месяц за месяцем), готовить победу медленно и методично.

Вообще, думается, мотив доктор для Доктора автоматически возникает везде, где спутник оказывается врачом или обладает ученой степенью. Поэтому естественно, что — как минимум отчасти — эта роль свойственна и Ривер. Защищать Доктора для нее естественная, фоновая даже задача. В серии «The Husbands of River Song» кодовое имя Доктора — damsel in distress. Он — принцесса в беде. Она — его рыцарь-избавитель.
В то же время как персонаж Ривер в какой-то мере повторяет ситуацию с Донной: получеловек-полутаймлорд, некий устойчивый вариант человеческого метакризиса. Это, плюс ее экстремальное воспитание, обеспечившее ей боевые навыки, плюс несинхронность их с Доктором временных линий, — позволяет Доктору видеть в ней равную, а не подопечную:

RIVER: Ok, so tell me you have a plan.
DOCTOR: Eh? Why do I have to have a plan? You could have a plan. I chose the restaurant.

И, наконец, возвращаясь к началу этого (сильно растянувшегося) рассуждения (в которое пока что не попали ни Рори, ни Джек, ни Билл, ни Нардол, ни Сара Джейн...) —
дело не в том, что Клара становится Доктором. Дело в том, как это происходит и как вплетено в ее историю. И вот в этом-то она, пожалуй, уникальна.
Клара, если следовать моей теории, не доктор для Доктора, как Марта или Ривер. Оказываясь в ситуации, где рассчитывать не на кого, она действует в точности так, как действовал бы Доктор. Она естественно, будто имеет на это право от рождения, занимает место лидера, вдохновляет членов своей команды и умело использует их способности. Ее clever lies и импровизации убедительны.

Она не просто усваивает внешние формы поведения Доктора или его ценности, она думает, как он. В финале девятого сезона это становится до невозможности очевидным:

DOCTOR: What did you do?
CLARA: What do you think? Ashildr's right, you see? We're too alike.
DOCTOR: Tell me what you did.
CLARA: What else? What else do you think I did? I reversed the polarity. Push that button, Doctor, it will go off in your own face.

Быть Доктором для нее — не тяжкая обязанность, как для Розы из четвертого сезона, но и не игра, как для Эми. Это ее жизнь, естественное продолжение ее личной истории — не вынужденная мера/удобно подвернувшаяся возможность. (К этому готовит и (нелюбимый мной) финал эры Одиннадцатого, где Клара становится частью временного потока Доктора.)

Так Моффат, конечно, подхватывает и продолжает линию Десятого и Донны: Doctor-Donna-friends. При этом отношения Двенадцатого и Клары получилось ощутимо темнее и болезненнее. Это уже не сосуществование даже, — не знаю, как правильно сформулировать, — это взаимопроникновение, созависимость, когда без другого человека уже не мыслишь себя... Клара становится Доктором — но и Доктор становится Кларой: I let Clara Oswald inside my head. (И эта возможность тоже, кстати, намечена РТД: I sound like you, — обнаруживает Десятый-метакризис.) Она проникает в его внутренний монолог, в само определение того, что же значит: быть Доктором... И в то же время, спасая ее, Двенадцатый готов перешагнуть через все свои принципы.
Это действительно не может продолжаться.

И весь ход этой истории, где метаморфоза спутник-Доктор прослежена последовательнее, чем раньше, делает не только возможным, но и правильным (я далеко не сразу смогла прийти к этой мысли) то окончание, которое нам показали: полубессмертная Клара, сбежавшая с Галлифрея в собственной Тардис. Прошедшая путь до конца.

Как-то так :)


@темы: Doctor Who, попытка осмысления

Так попросишь не сниться - а выйдет: "Не умирай"... (с) Диана Коденко

I am still just an image. No touch.

Мне нравится думать о том, как сцена с Одиннадцатым и Эми в финале 7 сезона откликается сразу на две ситуации прощания Доктора со спутниками — откликается и по-своему (по-моффатовски?) их исправляет.
Первая ситуация — это, конечно, последние минуты серии «Ангелы захватывают Манхэттен»: вместо отчаянного, судорожного «Goodbye!» — мягкое «Goodnight».
А вторая — расставание Десятого и Розы. Об этой параллели я как-то не думала, а вот сейчас, задним числом, всё кажется очевидным. Доктор и спутница меняются местами: на этот раз "just an image" — Эми. И даже несмотря на это — прикосновение оказывается возможным. Образ, созданный памятью, становится частью реальности — пусть всего на долю мгновения.
«No, Doctor. Happy ever after doesn't mean forever. It just means time. A little time».


@темы: сериалы, Doctor Who

Так попросишь не сниться - а выйдет: "Не умирай"... (с) Диана Коденко
Не совсем понятно, почему, но говорить о «Яблоневом дворе» сложно. Это одна из тех вещей, где катастрофичность финала предчувстуешь с первых же кадров (какое, всё-таки, облегчение, что в данном случае предчувствия оправдались не вполне). Напряженная, темная, густая от эмоций драма длиной в четыре серии.
Главные роли здесь исполняют Эмили Уотсон и Бен Чаплин (их обоих я не так давно видела в других проектах: «Politician's Husband» и «Dates» соответственно), и они очень, очень хороши. Впрочем, я никогда и не жду другого от британских актеров :)

Я досмотрела этот сериал буквально сегодня утром, думала ограничиться отзывом в пару предложений, а получился неожиданно большой текст. Всё-таки письменно рассуждать иногда очень интересно :)
Пока писала, заметила, что практически любую драму в последнее время прочитываю как рассуждение об историях, которые люди пишут для себя и которыми живут. Возможно, это что-то говорит о современном искусстве — или обо мне. Так или иначе, «Apple Tree Yard» в этом смысле не исключение: он для меня тоже — об историях.
Cпойлеры!




читать дальше


@темы: сериалы

Так попросишь не сниться - а выйдет: "Не умирай"... (с) Диана Коденко


@темы: видео, Doctor Who

Так попросишь не сниться - а выйдет: "Не умирай"... (с) Диана Коденко
Посмотрела «Мы покорим Манхэттэн» буквально накануне вечером; ну и — что могу сказать? Фильм совершенно очарователен.
Он вроде бы совсем не сложный, хотя есть несколько «играющих» деталей (чай и кофе, например, как символы двух столкнувшихся мировоззренческих и стилевых систем; добиться, чтобы принесли тот или иной напиток, для героев — что-то вроде утверждения своих прав). Он светлый, оптимистичный даже; это так по-хорошему непривычно, что я до самого конца ждала, когда же прорвется трагедия; когда же какая-нибудь мелкая ошибка окажется непоправимой. А этого так и не произошло. Фильм, наконец, красивый. И нежный. Прелесть, в общем.

Отдельно хочется сказать об актерах — и о героях. Бейли (Анайрин Барнард) и леди Клэр (Хелен МакКрори) воплощают в фильме, соответственно, новаторское и традиционное, будущее и прошлое фотографии — и, хотя в данном случае очевидно, за кем исторические сила и правота, оба образа по-своему притягательны. Грубоватая самоуверенность Бейли, знающего, что талантлив (и, определенно, — что привлекателен), пожалуй, стоит изысканного высокомерия леди Клэр, убежденной, что право судить о красоте принадлежит ей по праву рождения. Они цельные (хотя не лишены оттенков) и яркие — от их столкновения не отвести глаз.
И Карен Гиллан в образе юной модели Джин Шримптон просто чудесна. "Ангел, не освоившийся в собственной красоте". Или даже не ангел — олененок. Напряженная, неловкая в любой искусственной позе, Джин красивее всех на свете, стоит ей улыбнуться, стоит расслабиться на долю секунды. Стоит ей стать собой. Тогда кадр из картинки становится частью истории. И на фотографии — не модель уже, а человек.
Мне понравилось, что в «Мы покорим Манхэттэн» героиня Карен мягче, может, даже — написана более тонкими штрихами, — чем Эми Понд. Джин не слишком уверена в себе, её тревожит будущее и отношение к ней других, она боится всё испортить. И в то же время есть в ней что-то — какая-то внутренняя сила, позволяющая делать смелый выбор. Делать свой выбор. И интересно, мне кажется, что даже за Бейли, для которого на многое готова, она не идет слепо, доверившись ему целиком и полностью, не считает его правоту абсолютной. Между аристократкой и выходцем из рабочего класса, между традиционным и новаторским Джин — человеческое. То, о чем порой забывают в пылу идейной борьбы, то, о чем забывать как раз-таки нельзя, потому что оно существует до всякого искусства, прежде любой мировоззренческой системы.


@темы: фильмы

17:41

Cuffs (2015)

Так попросишь не сниться - а выйдет: "Не умирай"... (с) Диана Коденко
Дела, за которые не взялся бы Шерлок Холмс. Дела, которые Шерлоку Холмсу и не доверишь.
Будни британской полиции: за весь сезон едва-едва наберется одно по-настоящему хитроумное преступление. В большинстве же случаев виновный вычисляется на раз-два, а значит, задача полицейского смещается с "найти" на "доказать", и главное — помочь жертве. "Мы арестовываем вашу дочь, чтобы защитить".
(Поддержать запутавшегося человека, преодолевая собственную брезгливость, а не сломать его окончательно применением силы: первый урок, который должен выучить Джейк, если хочет стать полицейским. Эта сцена из первой серии меня по-настоящему удивила и порадовала. Чувствуется, какой путь прошли госслужбы на Западе, делая человеческое отношение основой каждого шага работы полиции.)

И всё это — при активном противодействии, собственно, самих спасаемых; да и адвокаты осужденных не дремлют, так что любая формальная ошибка сотрудников полиции может стоить всех затраченных усилий, и преступник останется на свободе. И если сперва то, что полицейские называют адвокатов своими врагами, кажется чересчур напыщенным и мелодраматичным, то под конец такое отношение видится более оправданным. (Не то чтобы тема была новой: вспоминаются 2 сезон «Бродчёрча» и «Мастер побега»).

Если дела бытовые и будничные, без участия гениальных супер-злодеев, — это еще не значит, что они не страшные. Страшно смотреть, как расовая ненависть и гомофобия лишают людей даже подобия человеческого облика. Если в «Наручниках» нет серий с обратным отсчетом, это еще не значит, что героям не приходится действовать быстро и четко, понимая риск и рассчитывая только на себя. Это не просто — ввязаться в драку, даже если тебя учили, как. И решиться встать на рельсы перед приближающимся поездом, чтобы спасти жизнь полусумасшедшей старушке, непросто.
Будничные дела — и героизм будничный, on the daily basis. После «Cuffs» уважением к полицейским действительно проникаешься; с этой задачей сериал справляется на отлично.

Ну и, конечно — куда без отношений в команде? С них всё и начинается. Собственно, рамки (достаточно условные) сериалу задает испытательный срок главного героя, который должен проработать несколько месяцев, прежде чем быть официально зачисленным на службу. Вместе с Джейком мы включаемся в работу отдела; главные действующие лица: две пары оперативников, три сержанта, суперинтендант и адвокат.


Райан, напарник Джейка, — яркий, целостный образ. Он, пожалуй, увлечен своей работой не меньше, чем Шерлок Холмс — своими расследованиями (опять это сопоставление...). При этом он совсем другой. Для Райана на первом плане — ответственность за людей вообще и двух своих детей, оставшихся на его попечении после смерти жены. Он работает с неослабевающей увлеченностью, со страстным желанием сделать всё правильно, — и иногда эта страстность из достоинства и движущей силы становится важным недостатком.
Райан не из тех, кто легко открывает душу, — впрочем, в «Наручниках» откровенность предназначена, как высшая награда, только для особых случаев. Пережив что-то вместе, герои «Cuffs» делятся с напарниками частицей своего прошлого.
Кроме Райана, есть еще, например, забавный и трогательный толстячок Лино. Такого не ожидаешь увидеть в полиции. Он немного романтик и любитель вкусно покушать — и кажется ребенком рядом со своей напарницей, умницей Донной.


Вообще каждый персонаж «Cuffs» интересен по-своему. Видно, что сценаристы сериала старались ни одного из них не обойти вниманием. Практически от любого из героев тянутся по крайней мере две ниточки: отношения с членом семьи и с напарником. И всё-таки взаимодействия героев не хватает ощутимо. Хотелось бы увидеть, как уживаются суперинтендант и Феликс, например. Что думает о новичке Джейке Джо Моффат, влюбленная в его отца... Может, мы бы это увидели, если бы сериал получил продолжение. Но, увы, у «Cuffs» только один сезон.

Я в этом маленьком отзыве о многом не упомянула. Не перечислила множество мелких дел и эпизодических персонажей, которые не оставляют равнодушными. Ни слова не написала о том, как хороша здесь Аманда Аббингтон (ради нее я и начинала смотреть, и не зря). Да и вообще — много, много здесь хорошего и заслуживающего слов. И всё же... чего-то сериалу не хватает. Чего-то, чтобы можно было оценить его на «превосходно». Но «выше ожидаемого» — тоже достойный результат :)


@темы: сериалы

Так попросишь не сниться - а выйдет: "Не умирай"... (с) Диана Коденко
Сериалы: Cuffs, Married Single Other, Hollow Crown (1 сезон).
Мини-сериалы: Jonathan Strange & Mr. Norrell, Lost in Austen, State of Play, Takin' Over The Asylum.
Фильмы: Einstein and Eddington, What We Did On Our Holiday, Imitation Game.
Фильмы-спектакли: Much Ado About Nothing (2011, постановка Джоди Рурк), Rosencrantz and Guildenstern are Dead (2017, постановка Дэвида Лево), Who’s Afraid of Virginia Woolf? (2017, постановка Джеймса Макдональда).


@темы: списки, фильмы, сериалы, David Tennant

Так попросишь не сниться - а выйдет: "Не умирай"... (с) Диана Коденко


@темы: видео, Doctor Who

Так попросишь не сниться - а выйдет: "Не умирай"... (с) Диана Коденко
Когда я только-только начинала знакомиться с британскими сериалами — собственно, я и сейчас только начинаю, — я потратила немало времени, читая рецензии незнакомых мне (чаще всего) людей в интернете, чтобы начать хоть как-то ориентироваться в этом новом пространстве. Так вот, «Стрэндж и Норрелл» — одно из произведений, о которых я вряд ли бы узнала, если бы не чужие одобрительные отзывы: я, кажется, не знала заранее ни единого задействованного здесь актера и никогда не читала работы Сюзанны Кларк (а этот сериал — экранизация её одноименного романа), не намеревалась и ознакомиться со сценариями Питера Харнесса... В общем, то, что мне всё-таки довелось «Стрэнджа и Норрелла» увидеть (а потом показать маме и брату) — счастливая случайность.

Счастливая, потому что смотреть этот сериал было подлинным удовольствием. Атмосферно (ох уж эти старые зеркала, эти песчаные лошади, образ ворона черным росчерком на игральных картах...). Захватывающе. Насыщенно.

Наверное, нет смысла пересказывать общую канву сюжета. Тогда — сразу к спойлерам :)

читать дальше


@темы: сериалы

Так попросишь не сниться - а выйдет: "Не умирай"... (с) Диана Коденко
Название: Люди
Автор: rosa-acicularis
Фандом: Доктор Кто
Рейтинг: G
Саммари: Шесть человек, шесть историй, шесть секунд. Шесть голосов, и зло, причиненное людьми. Сопутствующий фик к серии «Полночь».
Ссылка на оригинал: www.whofic.com/viewstory.php?sid=22878

++

Слушайте, все — перед нами совершенно новая форма жизни, и если что-то пробралось внутрь, чтобы исследовать нас, то что оно тогда нашло? Маленькую кучку людей, готовых на что? На убийство? Потому что тут вы должны решить. Решить, кто вы такие. Способны ли вы на самом деле убить ее? Хоть один из вас? На самом деле?

Или вы выше этого?

++


раз:

Уинфолд Хоббс знает всё на свете.

Так обычно говорила Энджи, когда он указывал ей на ошибку. (В написании того или иного слова, в соблюдении правил вежливости, в домашней работе по математике). «Винни-Винни, — говорила она с иронией, постукивая по столу пальцами с обкусанными ногтями, — Ты-то у нас знаешь всё на свете, так?»

Она когда-то грызла ногти — обгрызала их чуть не до мяса; он успел забыть.

Он нечасто думает о сестре. Она была упрямой и глупой, и никогда его не слушала (а ведь он хотел как лучше), и они не поддерживали связь уже года два на тот момент, когда она умерла.

(В конце концов её достала не орфография и не ногти, да и не математика — так, по крайней мере, ему думалось. Но в точности он никогда знать не будет; записки она не оставила).

Но каждое утро, закончив завтрак и собираясь в классы Университета, он останавливается перед зеркалом. «Что ж, профессор Хоббс, — говорит он, расправляя воротничок, — вы-то знаете всё на свете, так?»


два:

Ди Ди Бласко нравятся потерянные вещи.

Какие угодно потерянные вещи: луны, носки, ключи. Утраченная надежда и утерянная любовь. Она с нежностью относится ко всему, что отсутствует, и ей нравится тот слабый укол боли где-то под ребрами, который чувствуешь, когда чего-то не оказывается не месте.

(Доктор называет себя просто путешественником, но Ди этим не провести — она знает, что здесь кроется что-то другое, что-то большее.)

Что забавно (правда, стоит подумать об этом подольше, и от забавности ничего не остается), так это то, что за всю свою жизнь Ди ничего не теряла. Её дедушка скончался, когда ей было четыре, но её воспоминания о нем исчерпываются образами сигарного дыма и пережаренных бобов, и из всех, кого она знала, умер только он.

Очки соскользывают на нос; она поправляет их. Смотрит на сидение в переднем ряду и думает: Тур Крестоносцев? И кто только придумал такое название?

Иерусалим, она помнит (знает), был потерянным городом. Его теряли, завоевывали, утрачивали, разрушали и снова отстраивали, и, может быть, если она сосредочится на мыслях об осадах, армиях завоевателей и картах, нарисованных от руки, она забудет о еще двух людях, которые пополнили список потерянных вещей.

Она с силой прижимает ладонь к груди — к тому месту под ребрами, и на одно долгое мгновение не чувствует ничего.


три:

Когда миссис Вэл Кейн училась в школе, у нее была лучшая подруга по имени Менди. У Менди были темные косы и костлявые коленки, и мать Вэл звала её сущим наказанием всего района, — собственно, поэтому Вэл и захотелось с ней дружить.

(Первый шаг сделала Менди: однажды она уселась рядом с Вэл в автобусе и спросила: «Ты свой бутерброд доедать будешь?»

Менди вечно хотела есть.)

Когда им было по двенадцать, Вэл и Менди, всё делавшие вместе, звали себя Вэлменди — одним именем на двоих.

Так могли бы звать, авторитетно сообщила Менди, какого-нибудь прославленного и давно почившего автора опер Старой Земли. И хотя ни одна из них не знала толком, как звучали оперы Старой Земли, они распевали лже-итальянские арии, летя по летним улицам на велосипедах (Вэл всегда чуть-чуть позади) и выкрикивая их общее имя как боевой клич.

(Ты с этой девчонкой еще намучаешься, — говорила мать Вэл. — Вот увидишь.)

До встречи с Менди Вэл никогда не удавалось сказать то, что она хотела, и когда хотела. Её голос обрывался, так и не услышанный, и ей оставалось кивать и улыбаться, и пусть от этого хотелось кричать, что ей было делать? (Хорошо воспитанные девочки ждут, пока к ним обратятся, — говорила мать Вэл.)

Однажды Менди взяла ладони Вэл в свои и, крепко-накрепко сжимая их тонкими пальцами, сказала: «Смотри, когда твои слова вот так вот сжаты и им не вырваться, просто произнеси то, что я могла бы сказать. Говори моими словами». Она усмехнулась и сильнее сжала руки. «Думаю, голоса у меня хватит на двоих».

Когда им было по шестнадцать, и они красились одинаковым блеском клубничного цвета и одинаково подводили глаза, Менди влюбилась в высокого светловолосого мальчика из гимнастического кружка. И в первый раз за всю жизнь Менди не могла найти слов.

Вэл, которая годами использовала голос Менди как собственный, было даже слишком легко забрать светловолосого паренька себе. Не то чтобы он сильно ей нравился (он состоял в кружке любителей науки, да и музыку слушал допотопную), но было приятно в кои-то веки не быть позади.

Прошло три часа и сорок три минуты с того момента, когда Вэл Кейн поднялась на борт Крестоносца 50, и меньше всего она думает о Менди.


четыре:

Биф Кейн познакомился с будущей миссис Кейн в баре.

Она тогда практически упала на него, сгребла в горсть его рубашку рукой, не занятой алкоголем, и прошептала ему на ухо: «А тебя, я смотрю, можно взять на слабо».

Эта не одна из тех историй, которые он мог бы рассказать Джефро.


пять:

Джефро Кейн всегда любил читать.

Когда он был маленьким, его мать читала ему вслух перед сном — вытягивала одну из книжек с полки и садилась на краешек его кровати бок к боку с ним. Иногда она читала реплики героев на разные голоса, и тогда они смеялись так громко, что вниз спускался папа, радостный, хотя и притворявшийся рассерженным, чтобы выяснить, в чем дело. Иногда он не уходил сразу и тоже читал за некоторых персонажей: громким басом за медведей и рыцарей, дурашливым фальцетом за мышей и птиц.

Однажды, когда мама удовлетворенно перелистнула последнюю страницу и закрыла книгу, Джефро сказал: «Тут неправильный конец».

Мама перестала улыбаться. «Вот еще глупости», — сказала она.

«Но он действительно неправильный», — сказал он и стал объяснять. Ведь великан не должен был умереть — он не сделал ничего плохого. Это Джек вел себя глупо и пожадничал, и если бы у Джефро была волшебная арфа, умеющая отличать правду от лжи, а Джек ее украл, Джефро тоже бросился бы ловить его.

«Это нечестно, — говорил Джефро. — Он не сделал ничего плохого».

«Он великан», — сказала мама.

«И что с того?» — сказал Джефро. (Он никогда раньше не разговаривал с матерью так и видел, что новый тон ей не понравился.)

«Великаны едят людей, Джефро, — она говорила чуть-чуть слишком высоко, чуть-чуть слишком громко. — Перемалывают человеческие кости в муку и пекут из нее хлеб».

«Это он только так говорит. За всю сказку он никого не обидел. Люди часто говорят не то, что думают. — Он взял книжку из маминых рук и посмотрел на обложку: бобовый стебель, уходящий в облака. — Конец нужно поменять, мама. Это просто нечестно».

Она вырвала книгу у него из рук и встала. Он помнит, что руки у нее дрожали. «Ты, видимо, — сказала она, — еще не дорос до этой сказки».

Она бросила книжку в отверстие в стене, куда отправляли идущую на переработку бумагу, выключила свет и быстро вышла из комнаты.

А Джефро лежал в кровати, не засыпая, и думал об облаках и золотых арфах. «Фи-фай-фо-фут, — шептал он в темноте, — дух британца чую тут. Мертвый он или живой, попадет на завтрак мой».


шесть:

Проводнице нравится произносить заранее подготовленную речь.

Когда ее наняли вести Тур Крестоносцев, то выдали буклет, где были прописаны все её реплики: ободряющие, прошедшие проверку и одобренные компанией фразы для каждой возможной ситуации. (Кроме только вот этой, конечно, и теперь единственные доступные ей слова — те, что, как она думала, ей больше не потребуется говорить.)

Проводница снова и снова возвращается мыслями к этому тоненькому буклету, который лежит сейчас у нее дома на прикроватном столике, засунутый между страниц романа в качестве закладки. Снова и снова она думает о буклете и о том, как грубо и неловко флиртовал с ней Клод — и как она ему отвечала. (На этот случай тоже были заготовлены реплики, и слово «да» в них не фигурировало.) Раньше они с Джо потешались над Клодом, хотя Джо жалел парня и говорил ей об этом.

Они с Джо вообще много смеялись. Она была не из тех, у кого что угодно вызывает смех, и от этого каждая шутка казалась смешнее, чем на самом деле, казалась чем-то важным. Она старается припомнить хотя бы одну, но единственное, о чем может сейчас думать, — это солнечный свет.

Джо мертв, и мертв Клод, и это значит, что теперь она в ответе за всех этих людей — только она.

Molto bene, — произносит миссис Сильвестри. — Allons-y.

Они убьют этого мужчину — этого Доктора, человека без имени. Вышвырнут его с корабля, и от него ничего не останется (как от Джо, как от Клода), а миссис Сильвестри говорит его голосом. Это его слова.

Миссис Сильвестри — нет, то, что завладело миссис Сильвестри, — встречается с ней взглядом, и она смотрит в эти пустые и засасывающие глаза, в глаза существа, которое отобрало друзей у нее и голос у этого человека, и — кто знает, что еще оно отберет, что возьмет у остальных? У всех тех тысяч людей, что находятся на Полуночи?

Она смотрит в глаза этого существа, а потом нашаривает взглядом кнопку экстренного выхода.

Проводница открывает дверь и начинает считать.

Слова рождаются сами собой.


@темы: fandom: Doctor Who, перевод

Так попросишь не сниться - а выйдет: "Не умирай"... (с) Диана Коденко
Название: skies of patience (небеса, полные терпения)
Автор: Inkfyre
Фандом: Доктор Кто
Персонажи: Эмилия Понд
Рейтинг: G
Саммари: Он пришел на её зов, совсем как в сказках, и был голоден, а она его накормила.
Ссылка на оригинал: www.whofic.com/viewstory.php?sid=49072

Ветер шуршал в кронах деревьев, было холодно, и Эмилия Понд ждала.

И пока ждала, она думала. Думала о синей полицейской будке и человеке в лохмотьях внутри, и о том, что скоро он вернется за ней — забрать её отсюда. Он смешной, и добрый, и кажется слетевшим с катушек — с этим своим намеренно дурацким лицом он выглядит так, что ни один взрослый не стал бы ему доверять. И всё-таки он принял всерьез то, что она рассказала о Трещине. А все другие просто отмахивались. Это значит, что он поможет.

Он вернется за ней.

Эмилия вздрогнула, и мир вокруг нее наполнился шепотом. Она сидела здесь, маленькая и совсем одна, — лучше бы он вернулся поскорее. Ведь она и то быстрее приготовила ему всю ту еду, которую этот жадина просто выплюнул ей в лицо. Он перед ней в долгу. Он пришел на её зов, совсем как в сказках, и был голоден, а она его накормила. Теперь у нее есть право призывать его. Она, Эмилия Понд, станет кричать в звездное небо, и он услышит.

И она закричала мысленно, зовя Человека в Лохмотьях.

Порыв ветра, собачий лай в отдалении. Тишина.

Эмилия ждала, пока не взошло солнце и дневной мир не заявил свои права, в очередной раз разрушая сказку: «Почисти зубы и марш в школу!» — недовольно сказала тётя. Но следующей ночью она снова проскользнула во двор, как и ночью после, как пробиралась туда снова и снова, каждую ночь, — до жгучих, наворачивающихся от обиды слез в упрямо раскрытых глазах — усталых, но продолжающих всматриваться в звезды. Она убегала и бросалась в постель, возвращалась — один и еще множество раз, теряла надежду и умудрялась найти её снова там, где, казалось бы, ничего больше не было.

Она начала говорить о Человеке в Лохмотьях — просто чтобы слышать звучание этого имени, повторять его, как слова колыбельной песни, убеждая себя, что он существует. Что он не приснился ей — что она его не придумала. Соседский мальчик Рори ей подыгрывал, как подыгрывал всегда, а когда новенькая Мэлс провозгласила, что просто в восторге от игры, у Эмилии неожиданно появился новый друг.

И всё же она не станет испытывать ни благодарности, ни вражды. Человек в Лохмотьях вернется. И когда это произойдет, Эми Понд припомнит ему каждый мучительно длинный год.


@темы: fandom: Doctor Who, перевод, character: Amy Pond

Так попросишь не сниться - а выйдет: "Не умирай"... (с) Диана Коденко
01:08

Exile (2011)

Так попросишь не сниться - а выйдет: "Не умирай"... (с) Диана Коденко
Очень достойный, очень камерный (три насыщенных серии, 5 центральных персонажей), очень британский сериал. Джон Симм играет, пожалуй, не так тонко, как Дэвид Теннант, но тем не менее — исключительно убедительно. Оливия Колман, как я успела понять, стабильно хороша и украшает любой фильм, где появляется, и «Изгнание» — не исключение. Джим Бродбент здесь — выше всяких похвал.

Это если в общих словах :) А теперь попробую написать собственно о содержании сериала (спойлерно).

читать дальше


@темы: сериалы

Так попросишь не сниться - а выйдет: "Не умирай"... (с) Диана Коденко
Название: Тихие воды
Автор: Inkfyre
Фандом: Доктор Кто
Персонажи: Ривер Сонг
Рейтинг: G
Саммари: Ривер Сонг существует — одетый в белое и не знающий времени дух.
Ссылка на оригинал: www.whofic.com/viewstory.php?sid=54767

Весь первый день она гадает, будет ли спать.

Эта мысль — будто наваждение, что то и дело возникает где-то на краю сознания. Она знает: во сне больше нет необходимости. Ночи здесь — не ночи; дни — не дни, а краски горят с яркостью, почти нестерпимой для непривыкших еще глаз: самое синее небо и самая зеленая трава — безупречные тона рая вместо смешения несовершенных оттенков, присущего живому существу. Её платье и одежды её спутников сияют белизной. В первую минуту она боится ослепнуть, но глаза здесь не слезятся.

Если она и заплачет когда-нибудь, это окажется возможным только потому, что компьютер потакает её желаниям, воспроизводя привычные для нее человеческие реакции. Она осознает это. То же самое касается и сна; отдых ей никогда не понадобится. И всё же безостановочная работа грозит безумием человеческому (а в её причудливом случае — чуть-больше-чем-человеческому) сознанию... Так будет ли она спать? Отчего-то она снова и снова возвращается мыслями к мужу: вспоминает, как мало он спит, и размышляет, станет ли теперь сама такой же, — будто нуждается в этой связи.

Если она и сможет плакать и спать, стареть, истекать кровью, выздоравливать и заболевать опять, всё это будет благодаря компьютеру, который в заботе о ней признает её человеческую природу и свойственное людям неумение существовать без неудач и передышек, противоречий и волнений. Постоянные подачки; она почти ненавидит его за то, что он сделал её неподвластной возрасту богиней.

А иногда она и вправду его ненавидит — ненавидит за то, как идет в этом месте время. Времени тут нет, как нет здесь тел — только жесткий диск компьютера с навеки вплавленными в него отпечатками когда-то бывших живыми существ. Время послушно их воле — еще одна подачка, маскирующая правду; помысленное осуществляется — просто, как дыхание. На первых порах это изматывает: инстинктивное чувство, о котором она никогда не думала как о чувстве времени, хватается за воздух в попытке нащупать ставшее теперь недостижимым. Но после она приспосабливается, позволяя интуиции бездействовать, а уму — упражняться, исследуя свои возможности и границы.

Отныне она будет путешествовать во сне. Замена не равноценная, но в горечи и сожалениях нет смысла.

Она перестает обижаться на него. Он не мог понимать, на что её обрекает, — и каждый раз, думая в ярости о том, что ему следовало знать её лучше, она не может не осознавать, что он, поставленный перед выбором между смертью и существованием, не мог не спасти её. Когда это случилось, он был слишком молод, чтобы взять на себя такую ответственность, — а после ему было слишком больно, чтобы останавливаться мыслями на её гибели. Ей хотелось бы, чтобы он её навестил. Она скучает по дурацким звукам, которые издают зажатые тормоза ТАРДИС; скучает по его глазам, рукам, улыбкам, морщинам на лбу и по всему тому, что так и осталось несказанным, но что так явственно наполняло пространство между ними, когда он на нее смотрел.

Она думает, что, должно быть, скучает и по жизни. Окруженная друзьями и детьми, она не может испытывать недостаток любви; и всё же ей не хватает сладостно-горького — того, что причиняло боль, но, в конце концов, приносило и радость. Таким был, конечно, он — тянущийся к ней трясущимися после кошмара руками, мрачно-уклончивый — и по-детски вспыльчивый, стоило чему-то растревожить застарелое чувство вины, горя и страха, с которым он жил. Такими были глаза ее родителей, их очаровательная неловкость и взрывы неожиданного смеха, замершие мгновения и всё то утраченное, о котором они не говорили вслух. Ей не хватает даже себя самой — будто она оказалась разделена надвое, и вторая её часть продолжает существовать, мечтательно оглядываясь назад; и обе эти части — лишь тени одна для другой. Когда-то она шагала с планеты на планету, вдыхала ароматы чужих земель, любила, пила дорогое вино, и подмигивала, и красила губы, и носила платья с глубоким вырезом, будто оружие. Всё это она делает и сейчас, но не на самом деле.

Он никогда не придет, а она никогда не откажется от слабой надежды, что он всё-таки появится; никогда не стиснет родителей в объятиях, как не осмеливалась раньше; и никогда не станет опять настоящей. Таковы факты, она понимает и принимает их. Что есть, то есть, — а принимать правила игры она всегда умела.

Может быть, в конце концов она обретает мудрость, а может, начинает блекнуть. В конечном счете, она дух, лишенный тела и вплетенный нитью в ткань из связей и знаний. Она могла бы слиться с тканью, лишиться формы. Стать шепотом в ночи, частицей доброты и нешаблонной мыслью в детально разработанных программах компьютера. Стать строчкой кода. Она не покинула бы Шарлотту, просто сбросила бы имя и лицо; так или иначе, быть девочке матерью ей было не дано.

Ей не с кем прощаться, и здесь не может быть конца. Только череда перемещений и медленное ускользание.

И она продолжает — существовать, думать, усмехаться в лицо реальности. Без будущего, без страха; без горя. Она всё еще здесь до какого-то предела — до тех пор, пока её не сморит сон.

Она всё еще приходит на зов.


@темы: fandom: Doctor Who, перевод, character: River Song

Так попросишь не сниться - а выйдет: "Не умирай"... (с) Диана Коденко
Название: jokes I may have misremembered
Автор: Fahye
Фандом: Торчвуд
Персонажи: капитан Джек Харкнесс
Рейтинг: R (тематика)
Ссылка на оригинал: fahye-fic.livejournal.com/35220.html

jokes I may have misremembered
(смешные истории - если только я правильно их помню)

1. methods other than song by which one can be killed softly
(что, кроме пения, может послужить оружием нежного убийства)

Контур исчезающей ТАРДИС всё еще различим в воздухе, когда Джек начинает мысленно перебирать возможные реакции, примеряя и отметая их одну за другой. Размышляет, помогут ли делу слёзы, и решает, что нет. Раздумывает, будет ли услышана его молитва, и приходит к выводу, что, скорее всего, не успел заработать достаточно баллов в карму, так что не стоит и пробовать, особенно если принять во внимание род его прежних занятий, да так или иначе, он, вообще-то, атеист, и теперь вот разговаривает сам с собой, потому что не может различить других звуков, кроме только свиста воздуха, проходящего сквозь фильтры, и собственного неровного дыхания, и ему ужасно, ужасно одиноко.

Поразмыслив еще чуть-чуть, Джек решает начать с ярости.

читать дальше

@темы: fandom: Doctor Who, fandom: Torchwood, перевод, character: Jack Harkness

11:27 

Доступ к записи ограничен

Так попросишь не сниться - а выйдет: "Не умирай"... (с) Диана Коденко
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Так попросишь не сниться - а выйдет: "Не умирай"... (с) Диана Коденко
Так попросишь не сниться - а выйдет: "Не умирай"... (с) Диана Коденко
«St-Trinian's II» весь, в лучших традициях постмодерна, состоит из цитат.
«Гарри Поттер», «Sherlock BBC» и «Властелин Колец» просматриваются здесь отчетливее всего, но в качестве источников этого фильма выступают, понятное дело, не только они; на самом деле, даже фрагменты, которые я не смогла атрибутировать сходу, безо всяких сомнений, где-то уже были — и были не раз. Закрытая школа со своими особенными правилами; то ли группировки, то ли факультеты, каждый со своим образом и стратегией поведения; вынужденное лидерство, в которое постепенно врастает избранный; спецагенты рядом с пиратами...
Создатели не поленились собрать все самые дорогие сердцу штампы — и сделать из них очередную — да, а как иначе? — но в то же время веселую, яркую и увлекательную самой своей узнаваемостью историю. Искупает всё тут, наверное, именно обнажение приёма: никто и не пытается ни замаскировать заимствованное, ни обыграть его. Нет претензии на оригинальность (феминистический пафос подан прозрачнее некуда и вряд ли может считаться привнесением нового). Вместо обмана зрительских ожиданий — сплошное их подтверждение: в каждой сцене, в каждом образе.
А за сплошной стеной цитат вместо безнадежного «всё сказано до нас» — этим самым, не раз сказанным, наслаждение. И вот поэтому «St-Trinian's II» весьма неплох.

* * *
Смотрела я этот фильм, понятное дело, ради Дэвида Теннанта, который тут — в соответствии, по-видимому, с общим замыслом, — играет архетипичнейшего из злодеев. С до забавного не-злодейским именем Пирс Помфри:



@темы: фильмы, David Tennant

Так попросишь не сниться - а выйдет: "Не умирай"... (с) Диана Коденко
«Викторию» я начинала смотреть ради Дженны Коулман: после «Доктора Кто» было интересно взглянуть на другие её работы, — но, продвигаясь от серии к серии, всё меньше думала об актерской игре и всё больше — о самой истории. И мне понравилось, даже очень. Теперь вот хочу поговорить :)

В целом, этот сериал — красивейшая историческая драма (вот тут можно сравнить отдельные кадры с портретами прототипов персонажей: bambik.livejournal.com/2386300.html). В первом сезоне прослеживается правление Виктории с момента вступления на трон и до рождения первого ребенка; помимо основной, показаны несколько побочных сюжетных линий, связанных с (вымышленными) второстепенными героями. Удивительная работа с монтажом — особенно в первых сериях — заслуживает отдельного разговора.

Если же о частностях... Тогда — Виктория и лорд Мельбурн.
Как раз эта любовная линия, как я успела прочитать во множестве рецензий, в реальности не имела места. И тем не менее она показалась мне уместной, более того — правильной и красивой. Парадоксальным образом помогло практически полное отсутствие предварительных знаний о королеве Виктории: сюжет я воспринимала с чистого листа, ни с чем его не соотнося, и, соответственно, оценивала по другим — чисто художественным — критериям. Попробую рассказать, что увиделось.

читать дальше

@темы: сериалы, попытка осмысления

Так попросишь не сниться - а выйдет: "Не умирай"... (с) Диана Коденко
Сегодня вечером пересмотрела «Казанову» Рассела Т. Дэвиса, сериал, еще с первого раза безвозвратно и без колебаний попавший в мой список самого-самого, — и всё так же очарована им. В этом крошечном сериале (вернее было бы: двухсерийном фильме) будто бы — ни одной неверной ноты, всё какое-то... до невозможности единственно правильное :)
...тем труднее, разумеется, о нём писать.

Если описывать именно впечатления, то «Казанова» ассоциируется у меня с любимым «Именем ветра» Патрика Ротфусса. Во многом, конечно, потому, что составлен из схожего набора элементов: бессовестно обаятельный главный герой и не теряющиеся на его фоне герои второстепенные; авантюрный сюжет; красивейшая и светлая в своей безнадежности романтическая линия... Но не только. И то, и другое — чистая радость, та радость, когда отдаешься движению чужой истории без страха, с первых минут зная, что не разочаруешься. И потом просто наслаждаешься ею. Такое волшебство.
Интересно, что и у Ротфусса, и у Дэвиса действие разворачивается в двух временных планах: Квоут вспоминает свою молодость, совсем как Джакомо Казанова. Но при этом, на мой взгляд, именно в сериале само рассказывание истории становится объектом изучения.

* * *

Итак, с первых же кадров перед нами — рассказ-в-рассказе.
Соответственно, на экране сосуществуют два мира: как-бы-реальность и собственно-история (легенда). И если изображение первого из миров реалистично и не брезгует приниженно-бытовыми подробностями (тут и грубые шутки служанок, и ночные горшки, и грязная работа на кухне...), то в мире истории нет стремления к правдоподобию. Напротив, антураж там подчеркнуто литературен, откровенно использует стереотипы: развязные (и легкомысленные) французы, ведущие дела прямо по ходу танцев; англичане, ничего не знающие о мире за пределами собственного острова, одновременно чопорные до безумия и жадные до скандалов... Сюда же — Красная Смерть в Неаполе: красные с черным наряды, атмосфера приближающегося конца, нотки истерики и торжества в голосе Беллино.

История (та, что внутри другой истории :), таким образом, не пытается выдать себя за реальность. Более того, повествование слегка подсмеивается над собой — что-то вроде модернистского обнажения приёма: так, молодой Казанова после очередной поразительно успешной и пошедшей всем на благо аферы говорит прямо в камеру: «It really begins to scare me». Центральный герой приключенческого произведения зачастую удачлив сверх всякой меры: он защищен от возможности не справиться с очередным препятствием внутренним законом самого жанра. Но вот — своей репликой «в сторону» Казанова ставит этот закон под сомнение.


Характерно, что ближе к концу фильма бесконечная череда приключений с хорошим концом перестает казаться забавной, приобретая оттенок трагедии. Бесконечное движение теперь угнетает, «man, who keeps running» — больше не комплимент оптимизму и энтузиазму. Здесь мы подбираемся к различию двух вариантов легенды о Казанове (Казанова и сын): разнится сама логика их повестовования! Череда авантюр естественна в легенде о ловеласе — почему же здесь такое построение работает не вполне?

Вернемся к рассказу-в-рассказе. Помимо фигуры нарратора есть в фильме и образ эксплицитного слушателя/читателя — Эдит. Неверным было бы сказать, что нам показывают зрительное воплощение мемуаров Джакомо Казановы, — потому что отнюдь не им, точнее, не только им, определена композиция повествования: Эдит с самого начала участвует в рассказывании наравне со своим собеседником. Её вопросы направляют ход истории, заставляют подробнее остановиться на одном эпизоде и пропустить другие. Её предварительное знание (она постоянно соотносит рассказанное со слышанным ранее) — то, что должно быть подтверждено или же скорректировано, и таким образом — то, от чего отталкивается история.

Старый Казанова, в свою очередь, не просто ведет повествование; в его поведении по отношению к Эдит — рефлексия над собственной историей. Взаимодействие со слушательницей в каждом фрагменте тесно связано с эпизодами, которые были только что рассказаны или которые ей вот-вот предстоит узнать. Наиболее выразительный пример: Джакомо играет холодного соблазнителя, зная, что следующая "глава" — Неаполь; он (инстинктивно, быть может?) провоцирует и предвосхищает отторжение Эдит, защищаясь от тёмного варианта своей легенды.

Две грани легенды = два Джакомо Казанова. Казанова и сын — как название фирмы; наследник будет «продолжать дело Казановы» — так, как понимает это "дело". Если Беллино в Неаполе воплощает оригинальность ради оригинальности, готовность переступить все и всяческие границы, то Казанова-младший — это любовные завоевания ради самих завоеваний, девиз «брать» вместо «быть искренним, слушать и запоминать». Так превратно понятая история Казановы живет в этих двоих.
И, как ни горько признавать это, потенциал такого искажения неотделим от самого сюжета жизни Джакомо-старшего: разве не переходил он от одной женщины к другой? Разве не нарушал приличия везде, где появлялся?

Виноват ли он в том, каким оказался его сын? Да и нет.
Да, потому что, так удивительно понимающий женщин, мужчин он грубо упрощает. «Men don't matter». Так, например, Джакомо утверждает, что знает доподлинно, что мучит Гримани, — и оказывается неправ. Он, давным-давно выучивший урок общения: позволить говорить другому, быть честным, — никогда не следовал ему, растя маленького Казанову.
Нет, потому что человек не определяется своим воспитанием (детство было одинаковым и одинаково несчастным что у отца, что у сына). И, что важнее: нет, потому что интерпретация истории — выбор и ответственность каждого.

(Здесь хочется упомянуть сцену, значение которой я долго не понимала. В чужом пустующем доме, где болеет раненый Казанова, Рокко и Джакомо-младший не спят. Рокко снимает белый чехол с какого-то предмета мебели и набрасывает его на плечи, как мантию. Какую-то секунду он играет в монарха — создает образ. Джакомо же, в другой комнате, сбрасывает со стола фарфоровую вазу. Он разрушаети делает это бездумно и бесцельно; это не выражение горя и тревоги за отца, как мне подумалось сначала. Это то же, что и радость на его лице во время жестокой казни.)

История Казановы всегда была другой и о другом... тем не менее, эту-то, "неапольскую", версию он принимает за правду о себе и пугается. Он стремится контролировать свою легенду (возможно даже — только в тот-то момент и осознает в полной мере её существование?), пытается искусственно её завершить. В плане реальной жизни — через уединение и затворничество; выбирая место так, чтобы никто в округе не знал его имени, а значит, не стал бы пытаться продолжить сюжет — передать знакомым, как эстафету, очередную новость о герое. В плане самой истории — придумав и распространив сразу несколько (весьма поэтических) вариантов собственной кончины.

Вот только не ему суждено дать этой истории конец. Рассказчик и слушатель меняются местами («Now listen...»), и финал создает именно Эдит. Это она заново сшивает историю с реальностью, больше того — переписывает реальность во имя легенды (в светлом, истинном её варианте), давая тем самым судьбе героя единственно закономерный финал.

И правда, как еще могла завершится его история? Не удивительно, что Генриетта не поверила ни в один из пущенных слухов о его гибели: сколь угодно романтические (и потому отвечающие антуражу легенды) и даже по-своему правдоподобные (путешествия, скандалы и связанный с этим риск), они не соответствовали самой сути сюжета. В конечном итоге это всегда — кому, как не ей, знать! — был рассказ о мужчине и женщине, предназначенных друг другу и идущих друг другу навстречу. Джакомо Казанова, когда-то пробужденный женской лаской, создан именно Генриеттой: самым первым взглядом через толпу; первым и важнейшим уроком: «chin up, stay tall...». По логике самого нарратива, финал просто не мог не быть связан с нею.

Интересно, что, хотя в начале фильма старый Казанова и ворчит презрительно о приверженности девушек к хэппи-эндам, финал, подаренный ему Эдит, — вовсе не «жили долго и счастливо». (Джакомо и Генриетта в конечном-то итоге — не счастливая пара молодоженов, как можно было бы предположить). Это даже не «умерли в один день», другой излюбленный вариант окончания.

Что, вообще-то, отдает Эдит умирающему больному человеку? Зачем лжет ему? — нет, не просто лжет, больше того: она сжигает пришедшее письмо (ср. эпизод, когда она не дает Казанове сжечь собственную рукопись) и «переписывает» словами у его изголовья: «she never forgot, she never stopped looking for you». А потом добавляет своё: «she is on her way, she's coming». В последние минуты Эдит дает ему надежду — то самое, чем всегда жил Джакомо Казанова. Он не давал неудачам остановить себя и, в отличие от сына, никогда не бежал бесцельно: он бежал обратно, в свою Венецию. Обратно, к своей невесте. К Генриетте.

И, умирая, Казанова возвращается в миг их встречи, существующий за пределами реальности — вне земного времени. (Ср.: вот старый Казанова перечисляет Эдит имена своих возлюбленных, и между мелькающих их изображений, — лицо Генриетты: годами медленно опускаются ресницы, годами улыбка расцветает на лице.) И вот в это-то иное измерение, измерение памяти, измерение легенды, они уходят — чтобы танцевать на площади своего города вдвоем, только он и она, тур за туром, вечно.


@темы: Russell T. Davies, сериалы, впечатления, попытка осмысления, David Tennant